— Сейчас ясно, во всяком случае, что Гитлер опоздал на автобус!

Теперь становилось ясно, что Гитлер зато не опоздал на танк! И танки Гудериана и Клейста катили по веселой Галлии почти со скоростью экскурсионного автобуса, делая в сутки до 50 километров!

Дуче пока оставался в стороне. Он объявил войну Англии и Франции лишь 10 июня — за четыре дня до вступления вермахта в Париж и за двенадцать — до капитуляции французов в Компьенском лесу (получив, к слову, от Франции даже в этой ситуации весьма чувствительный отпор).

Англичане в тот момент просто-таки откровенно заигрывали с дуче. Еще до 10 мая в Лондоне вышла брошюра с предисловием Галифакса, где были такие строки, что автор не может не познакомить с ними своего читателя: «Итальянский гений… создал сильный авторитарный режим, который, однако, не угрожает ни религиозной или экономической свободе, ни безопасности других европейских наций. Несомненно достоин упоминания тот факт, что существуют принципиальные различия между структурой и сущностью фашистского государства, с одной стороны, и нацистского и советского государств — с другой. Итальянская система покоится на двух гранитоподобных столпах: разделении власти между Церковью и Государством и на признании прав рабочего класса… в то время как немецкое государство построено на руинах немецкого рабочего движения».

Автор предисловия при этом игнорировал тот факт, что за шесть лет — с 1933 до 1939 года — нацистское государство обеспечило немцам самый высокий уровень жизни в Европе. И более того! Американский журналист Уильям Ширер (антинацист, надо заметить), наблюдавший Германию в течение почти десятка лет, писал: «Практика (трудовых лагерей. — С. К.), объединявшая детей всех классов и сословий, бедняков и богачей, рабочих и крестьян, предпринимателей и аристократов, которые стремились к общей цели, сама по себе была здоровой и полезной. Все, кто… беседовал с молодежью, наблюдал, как она трудится и веселится в своих лагерях, не мог не заметить, что в стране существовало необычайно активное молодежное движение.

Молодое поколение Третьего рейха росло сильным и здоровым, исполненным веры в будущее своей страны и в самих себя, в дружбу и товарищество, способным сокрушить все классовые, экономические и социальные барьеры».

Ширер имел возможность наблюдать в качестве военного корреспондента и майский «блицкриг», поэтому знал, что писал, когда писал и вот что: «Я не раз задумывался об этом (о социальной практике Гитлера. — С. К.) позднее, в майские дни 1940 года, когда на дороге между Аахеном и Брюсселем встречал немецких солдат, бронзовых от загара, хорошо сложенных и закаленных благодаря тому, что в юности они много времени проводили на солнце и хорошо питались. Я сравнивал их с первыми английскими военнопленными, сутулыми, бледными, со впалой грудью и плохими зубами — трагический пример того, как правители Англии безответственно пренебрегали молодежью»…

Возвращаясь же к английской брошюре и предисловию Галифакса, надо сказать, что, с учетом того, что оно было написано крупнейшим собственником, это была уже даже не лесть! Но дуче не поддавался!

После 10 мая еще одну попытку проделал Черчилль — уже в качестве премьера он направил 16 мая дуче письмо, где писал: «Не пора ли нам остановить ту реку крови, которая протекает между британским и итальянским народами?

Несомненно, наши народы в состоянии нанести друг другу ужасный ущерб и жестоко искалечить друг друга, а также омрачить светлые горизонты Средиземноморья нашей ссорой… Но я никогда даже в глубине не был врагом итальянского законодателя…», и так далее.

Никаких «рек крови» между двумя народами пока не текло, и никакого «ужасного ущерба» Италия английскому народу (а не «нефтяным» лордам) нанести не могла по причине слабости. Но был бы ли Черчилль Черчиллем, если бы написал иначе?

Дуче, однако, не поддался и тут! Он напомнил о причастности Англии к антиитальянским санкциям 1935 года и отговорился тем, что честь-де не позволяет ему отказаться от «обязательств, вытекающих из итало-германского договора»…

Для Черчилля, впрочем, это был скорее зондаж, и в этом смысле его затея удалась — стало понятно, что на этом этапе дуче уже не останется в стороне…

Вообще-то получались странные вещи! Муссолини не столько хотел мира, сколько боялся войны.

Гитлер войны не боялся, но хотел мира.

Сталин войны не вел, и мир ему был нужен еще больше, чем Гитлеру.

Война была нужна космополитической части Англии и Франции и — прежде всего — Соединенным Штатам.

Тем не менее дуче — в отличие от фюрера — от антисоветизма не отказался хотя бы на словах.

Но позиция Италии пока особой роли не играла… Все решалось на землях Северной Франции…

ФРАНЦИЯ же в мае разваливалась не хуже Польши… Да и прогнила Франция «двухсот семейств» не намного меньше, чем «гоноровая» Польша. Уже в январе 40-го настроения рядовых французов были далеки от желаемых властями. Наш полпред Суриц сообщал тогда: «В противоположность первым дням войны, когда хотя и слабо, но все же наблюдался известный патриотический подъем, известное боевое настроение, сейчас чувствуются большая апатия и безразличие… В кино при показе кинохроник редко-редко когда услышишь аплодисменты по адресу вождей. Иногда, и то очень редко, еще хлопают воинским частям»..

Да, частям аплодировать не приходилось, хотя — как и всегда в истории людей— кто-то сражался и героически. 16 мая начала встречные бои ударная группа генерала де Голля, ядро которой составила недавно созданная танковая дивизия.

В целом же все и вся проваливалось. 18 мая Гамелен был смещен с поста главнокомандующего и заменен несостоявшимся «героем Баку» Вейганом, вызванным из Сирии.

На Вейгана надеялись — в Первую мировую войну он был правой рукой маршала Фоша, и рукой крепкой. Известен был Вейган и тем, что он «спас Варшаву» в 1920 году в советско-польскую войну, когда сами поляки растерялись уже до прострации,..

Однако спасти Францию Вейгану было не суждено, хотя 29 мая он вступил в командование.

Немцы, осуществляя 29 раз отложенный план «Гельб», рвали фронт, как гнилую нитку. Да и фронта в обычном понимании слова почти не было — настолько динамично все менялось и на картах, и на просторах Франции…

Планы Англии и Франции менялись несколько раз…

22 мая на заседании верховного совета союзников Вейган докладывал свой план контрнаступления.

Гамелен ушел, Даладье отошел от военных дел, и Рейно был одновременно премьер-министром и военным министром. Внешне и внутренне проигрывающий своему английскому коллеге Черчиллю во всем, он был равен ему в одном — в готовности служить избранным, дабы не выпадать из их круга.

22 мая Рейно привез Черчилля в Венсен, на Главную квартиру, около полудня.

Еще утром Черчилль был в Лондоне, и, непривычный к ранним подъемам, Уинни слушал невнимательно и был не в духе. Немцы явно уклонялись к морю, немедленная опасность Парижу вроде бы не грозила, так что активность Вейгана его скорее раздражала.