class="p1">– Я напомню ему об этом, – сказал Норрис, не выказав ни малейшего удивления.

Меня поразила его выучка. Откланявшись, он ушел, чтобы отправить гонца с уведомлением в дом Суффолка.

Я надеялся, что папскому приспешнику доставит удовольствие бесплодная вылазка. Возможно, ему даже повезет подстрелить вепря, хотя это будет и не та добыча, за которой он должен охотиться.

«А тот, кого хотят загнать, как зверя, – подумал я, решительно поднимаясь с кресла, – сейчас пойдет освежиться да принарядиться, ибо дела не ждут. Королю надо хорошо выглядеть, чтобы производить на подданных впечатление».

Я еще не закончил с утомительными утренними церемониями, когда мне доложили, что Кромвель настоятельно просит аудиенции. Тогда я с облегчением отослал цирюльника и парфюмера, особенно последнего. Он предложил несколько новых приятных ароматов, «дабы расшевелить подмороженную зимнюю страсть». Эти дразнящие запахи пропитали комнату, действуя как досадное напоминание о прошедшей ночи. Раздраженно ворча, я повернулся, чтобы приветствовать Кромвеля.

– Ваша милость! – воскликнул он.

По его обычно мрачной физиономии блуждала ухмылка, не сулившая, на мой взгляд, ничего хорошего.

– Что случилось? – небрежно спросил я, пытаясь скрыть охватившую меня тревогу.

– Ваша милость, я принес… наше освобождение.

Он взмахнул руками, и на стол, точно гончие с холма на равнину, выкатились два свитка. Я заметил покачивающиеся внизу папские печати.

– Владыка небесный! Я не желаю их видеть! Убирайтесь и скажите, что я не принял вас. Болван!

Рассмеявшись, он взял бумаги, мотнул головой и направился ко мне через отвратительное ароматическое облако «зимней страсти» с непоколебимой уверенностью, как Моисей по дну Красного моря.

– Да нет же, ваше величество, ваши молитвы услышаны, – мягко возразил он.

– Буллы… – прошептал я. – Долгожданные буллы!

– Разумеется. – Он почтительно вручил их мне. – Они как раз прибыли в Дувр с ночным кораблем. И посланник сразу привез их сюда.

Быстро развернув свитки, я аккуратно расправил их концы. Действительно, папа Климент одобрил кандидатуру Томаса Кранмера и подписал указ о его назначении архиепископом Кентерберийским.

– Ну проныра, ну Крам! – Такое прозвище родилось в этот момент заговорщицкого веселья.

Я был вне себя от радости.

– Примите поздравления, ваше величество. Вы победили.

Кромвель снова неприятно ухмыльнулся.

Я пожирал глазами пергамент – написанные по-латыни распоряжения и важную подпись. Я победил. Прошло шесть лет с тех пор, как был отправлен первый запрос о признании недействительным моего брачного союза. Менее упорные или малодушные люди, взвесив все препоны, могли бы отказаться или устрашиться. Они не завладели бы документом, который в марте 1533 года получил я, английский король Генрих VIII.

Начиная с того самого дня все свои дела я решал самовластно, никогда более не интересуясь сторонним одобрением или разрешением.

– Да. Победа.

– И каково это?

– Великолепно!

Между тем первый папский приспешник упорно тащился по мартовским хлябям к Нью-Форесту, уинчестерским лесным угодьям, а я принимал его более удачливого собрата в Гринвиче.

Я пил за Климента лучшие вина, заботливо интересовался его здоровьем, восхвалял мужество, с коим он перенес лишение свободы, и прочие заслуги. А затем быстренько отправил второго гонца обратно в Европу на первом же подвернувшемся корабле. Кранмера же я подготовил для возведения в сан архиепископа.

– …Немедля, – пояснил я. – Пока Климент не передумал. Я понимаю теперь, почему он послал распоряжение об удалении Анны и воссоединении с Екатериной. Это послание должно было прибыть вместе с подтверждением вашего архиепископства. А мне предстояло проглотить их разом, словно детское слабительное в куске пирога. Папа снарядил разных посыльных, остерегаясь дорожных грабителей и иных неблагоприятных инцидентов. Но просчитался! Господь явно поддержал нас, не дав этим людям встретиться в Англии.

– А я полагал, что именно Кромвель позаботился о том, чтобы они разминулись, – спокойно заметил Кранмер.

– На то была Господня воля, иначе колесо Фортуны повернулось бы иначе, – возразил я. – Вы примете сан здесь, в Вестминстере, в капелле Святого Стефана. Но сначала, дорогой Томас, мы должны кое-что обсудить. Безусловно, вы сочли мои намерения озадачивающими. А какое впечатление они произвели в Европе? Ведь вы в январе ездили с дипломатической миссией к императору…

Прелат смотрел на меня ясными голубыми глазами.

– Абсолютно никакого. Прошу прощения, ваша милость, но если о вашем «великом деле» у нас судачат на каждом углу, то там о нем будто и не слышали.

– Абсурд! Наверняка оно крайне беспокоит императора! По-моему, в Германии вас более увлекало ваше собственное «великое дело». Или я не прав? Ну и как, вы сумели распрощаться с ней? Женатый архиепископ! Если бы об этом узнали, то о нас могла бы пойти дурная слава.

Кранмер продолжал спокойно глядеть на меня. Право, порой его невозмутимость сильно раздражала меня.

– Держите ее в качестве любовницы. Истинная церковь позволяет иметь любовниц, но не жен.

– Разве вас, ваша милость, не поражает такое ханжество и лицемерие? – вяло проронил он.

Тут уж я потерял терпение:

– Бог ты мой! Вы что, записались в реформаторы? Уж не собираетесь ли вы взяться и за меня после получения сана? Стать протестующим Бекетом? Предупреждаю, дорогой Томас, успеха вы не достигнете. Я не выношу предательства. Лучше уж сознайтесь сейчас… поделитесь откровенно своими планами. Не упражняйтесь в лицемерии, которое вы так гневно осуждаете в иных случаях.

Воцарилось долгое молчание… очень долгое. Наконец Кранмер произнес:

– Я ваш человек.

– Вот и славно.

Приторный аромат еще не выветрился. Мне давно хотелось избавиться от него, и я предложил:

– Давайте выйдем отсюда. Посмотрим на весеннее утро.

На галерее я подвел Кранмера к кушетке, стоящей возле залитого солнечным светом окна. Мы присели.

– Есть некоторые сложности… – начал я.

– Не надо недооценивать меня, ваша милость.

Он справедливо упрекнул меня. Тогда я высказался прямо:

– Наша цель заключается в том, чтобы вы заменили папу. Именно вы будете вершить церковный суд в Англии, следовательно, принятые вами решения не могут быть без вашего ведома обжалованы его святейшеством. Придется порвать устоявшиеся связи с Римом. Об этом позаботится парламент.

– Как? Разве это в его власти?

– У парламента есть такие полномочия. А по какому праву, в конце концов, Рим установил в Англии свою юрисдикцию? Своеволие. Да-да! Вся сложнейшая церковная структура, возникшая в нашей стране, – соборы, аббатства, приходские священники, странствующие и проповедующие монахи, монастыри – все опирается на сомнительный фундамент. Постановления Рима? А парламент теперь проверит и отменит их.

– Нужны особые законы?

Ах! Наконец-то он оживился, заинтересовавшись каноническими тонкостями. Отлично. Позволим ему поплутать в них.

– Парочка, – с улыбкой ответил я, вызвав его удивление. – Достаточно двух. Первый – о запрете обжалования ваших решений в Риме, второй – о выдвижении и посвящении в епископы без предварительного согласия папы. Я еще