— Опасная система! Я против индексированной валюты. Это прыжок во тьму. Мы знаем, с чего начнем, но не знаем, чем кончим. Назовите меня ретроградом, но я за золотой стандарт.

— Ха-ха! — иронизировал Михелуп. — А где золото? Кто его сегодня имеет, пан нищий… э… пан диспонент?

— Золото есть, пан бухгалтер… если бы мы с вами владели теми запасами золота, что хранятся в подвалах национальных банков, нам обоим было бы не худо. Но дело не в том… послушайте… главное…

Бухгалтер не слушал нищего, а тот не слушал бухгалтера. Как и в любых дебатах по вопросам экономики, каждый прислушивался только к своему голосу и следил только за своей мыслью.

Ремесленник сидел на нарах, открыв рот и глотая незнакомые слова. Очевидно, впервые в жизни он слышал такие выражения, как автаркия, таможенный тариф, уровень цен, инфляция, дефляция, редефляция, экспансия, кредитный рескрипт, экспортная премия, демпинг, режим наибольшего благоприятствования… Все это звучало, как колдовские заклинания.

— Я вам вот что скажу, — орал нищий, — риск предпринимательства увеличивают тяготы налогообложения и социальная нестабильность…

— Картели, дорогой, картели! — бушевал бухгалтер. — Я приведу вам пример. Отчего… да вот хотя бы… шведская бумага дешевле и лучше… Но вы же не даете мне договорить…

— Картели! Скажете тоже! — парировал нищий. — Картели — логическое следствие либерализма… Или я стою на принципе свободной торговли, или я за государственное вмешательство… Я против вмешательства в производственный процесс третьего фактора. Впрочем, скажу вам, при этом я вовсе не против экономической самодостаточности. Я за укрепление национального самосознания. Мы должны быть стойки и готовы ко всему…

— В конце концов я вот что вам скажу, пан диспонент, — прокричал бухгалтер, — нас с вами кризис не касается. Наоборот, чем больше кризис, тем больше работы типографиям. Потому что чем больше экономические затруднения, тем больше политической неразберихи и горячей агитации. И мы печатаем без передыху, день и ночь. То — за, то — против… Нам все время есть что делать. Но…

Они стояли друг против друга с яростно пылающими взглядами, жестикулировали и кричали.

Кто-то постучал в дверь. Послушался голос:

— Эй, голодранцы, будете сидеть тихо? Или я заткну вам глотки!

Спорщики притихли, перешли на шепот. Нищий злобно шипел:

— Образования вам не хватает, образования, пан бухгалтер. Вы не пошли дальше физиократов и меркантилизма. Об одном вас прошу, ответьте: вы хоть прочли «Богатство народов»[41]Адама Смита?

— Кое-кто дни и ночи проводит над книжками, — шипел в ответ бухгалтер, — а сам ничего не соображает. Я практик…

— Да помолчите хоть чуток, олухи! — взмолился ремесленник. — Оба ни черта не смыслите. Вы мир не переделаете, а я хочу спать.

Но противники — лоб ко лбу, кулаки сжаты — жужжали над его ухом всю ночь.

Уже рассветало, когда нищий подвел итог дискуссии:

— Вы упрекаете меня в консерватизме, — произнес он осипшим от жарких прений голосом, — но имейте в виду, защищая существующий порядок, я защищаю и свое положение. Частная благотворительность расцветает только при частно-капиталистической системе. Если этот порядок будет подорван, что станет с нами? Мы, нищие, будем полностью уничтожены!

На улице в ожидании хозяина неподвижно стоял шофер Людвик Марган.

60

Бухгалтер пал в объятия своей супруги со словами:

— Я преступник!

Пани Михелупова с помощью шофера раздела больного мужа и уложила в постель. Он противился, повторяя:

— Я преступник, пани… Возьмите своих детей и уходите из этого дома. Не станете же вы жить под одной крышей с преступником…

Квартира в карлинском доме преобразилась. Порядок здесь нарушен. На стуле оказался таз с водой, по всей мебели разбросаны полотенца, какие-то пеленки, половинки лимонов; пахнет свежеразостланной постелью и горячим чаем. Женщины говорят свистящим шепотом, еле слышно звякают посудой и тихо ходят по комнатам.

Измученная хозяйка послала за доктором Гешмаем. Известный врач примчался на своей американской машине, наполнил комнату унылым медицинским запахом. Без единого слова он схватил больного, перевернул на живот и приложил ухо к спине. Открыл ему рот и сунул туда чайную ложечку. После чего с покрасневшим лицом поднялся, покачал головой и буркнул:

— Ничего особенного не нахожу… никаких объективных показателей… Что случилось?

Пани Михелупова рассказала, что произошло с ее мужем. Когда она кончила, доктор испытующе посмотрел на больного и процедил сквозь зубы:

— Ах, вот оно что… — И, подумав, добавил: — Все в порядке. Небольшая температура на нервной почве. Пройдет.

— Я не виноват, это все мотоцикл, — стонал больной. — Извольте, пан комиссар, подвергнуть машину предварительному заключению. Это он во всем виноват, уверяю вас! Только взгляните на его зловредную физиономию. За одну эту физиономию он заслуживает десяти лет тюремного заключения! Но меня соизвольте отпустить, потому как я человек справедливый…

— Я ему что-нибудь пропишу, — сказал доктор, — но не это главное. Важнее всего для больного покой.

— Покой у него будет, — пообещала пани Михелупова. — Никто сюда и носа не покажет. Уж я позабочусь.

Доктор покачал головой.

— Покоя ему не найти, пока у вас будет мотоцикл. Машина и пан Михелуп друг другу не подходят. Из этого ничего хорошего не выйдет. Понимаете, пан бухгалтер в паре с мотоциклом — это, я бы сказал, нарушение чистоты стиля, из чего и возникают самые большие неприятности. Советую вам, пани, куда-нибудь пристроить машину. Здесь ей нечего делать. Увидите, как все упростится.

Так говорил мудрый доктор. Пани Михелупова ответила ему:

— Я бы и сама рада избавиться от машины, но никто не хочет покупать, в том-то и трудность.

Однако доктор ее не слушал. Казалось, он полностью ушел в собственные мысли. Больной метался по постели, в бреду вновь сражаясь с полицейским, препираясь с мотоциклом и вписывая бесконечные столбцы цифр в тетрадь, содержащую биографию машины.

Помолчав, доктор произнес:

— Да, что я еще хотел сказать?.. Знаете Грефенберг? Мне советуют поехать туда на лето.

Пани Михелупова ожила.

— В Грефенберге я не была, — горячо заговорила она, — но слышала, что там прекрасно. Зелень, купанье, множество красивых уголков и прекрасные виды. В прошлом году там были пан Бонди, пани Канторова, жена доктора Щедрого, прокурист Пик с супругой, пан Ганц, тот, что держал на Малом рынке галантерею, — и все эти места очень хвалят. Супруга инженера Альтшула говорит, что они платили всего сорок крон и что это была сказка.