– Но я хочу работать с Алфи, – возражает Лула.

– Ты, кажется, забываешь, что у нас демократия, – вмешивается первый служка.

– Демократия, – добавляет его коллега, – при которой каждый пролетарий пользуется неограниченной свободой.

– Подлинной свободой.

– Свободно исполняя волю пролетариата.

– A vox proletariatus, vox Diaboli[105].

– Тогда как, разумеется, vox Diaboli, vox Ecclesiae[106].

– А мы здесь как раз и представляем церковь.

– Так что сама понимаешь.

– Но я устала от кладбищ, – настаивает девушка. – Мне бы для разнообразия выкапывать что-нибудь живое.

Следует короткое молчание. Затем специальный помощник великого инквизитора наклоняется и, достав из-под стула весьма внушительную освященную воловью жилу, кладет ее перед собою на стол. Повернувшись к своим подчиненным, он произносит:

– Поправьте меня, если я ошибусь, но, насколько мне известно, всякому сосуду, отвергающему пролетарскую свободу, полагается двадцать пять ударов за каждый проступок такого рода.

Снова наступает молчание. Бедная Лула широко раскрытыми глазами смотрит на орудие наказания, затем отводит взгляд, пытается что-то сказать, с трудом сглатывает слюну и снова пробует раскрыть рот.

– Я не возражаю, – наконец выдавливает она. – Я действительно хочу свободы.

– Свободы отправляться раскапывать кладбища?

Девушка кивает.

– Достойный сосуд! – хвалит специальный помощник.

Лула поворачивается к доктору Пулу; несколько секунд они молча смотрят друг другу в глаза.

– До свидания, Алфи, – наконец шепчет она.

– До свидания, Лула.

Проходит еще несколько секунд, после чего девушка опускает глаза и уходит.

– А теперь, – обращается к доктору Пулу специальный помощник, – можно вернуться к делу. Как я уже говорил, в обычное время больше двух рабочих вам не дали бы. Я выражаюсь ясно?

Доктор Пул наклоняет голову.

Наплыв: лаборатория, в которой второкурсники Университета Южной Калифорнии изучали когда-то основы биологии. Оборудована лаборатория как обычно: раковины, столы, бунзеновские горелки, весы, клетки для мышей и морских свинок, аквариумы для головастиков. Однако все здесь покрыто толстым слоем пыли, на полу валяется с полдюжины скелетов с полуистлевшими остатками штанов, свитеров, нейлоновых чулок, бюстгальтеров и дешевых побрякушек.

Дверь отворяется; входит доктор Пул в сопровождении директора по производству продуктов питания – пожилого седобородого человека в домотканых штанах, стандартном фартуке и визитке, принадлежавшей когда-то какому-нибудь англичанину-дворецкому, служившему у администратора киностудии.

– Боюсь, тут немного грязно, – извиняющимся тоном говорит директор. – Но я сегодня же днем велю убрать эти кости, а завтра сосуды-поденщицы вытрут столы и вымоют пол.

– Конечно, конечно, – отвечает доктор Пул.

Наплыв: это же помещение неделю спустя.

Скелеты убраны, и попечением сосудов-поденщиц пол, стены и мебель почти чисты. У доктора Пула трое высокопоставленных посетителей. Архинаместник, с четырьмя рогами и в коричневом англонубийском одеянии Общества Молоха, сидит рядом с вождем, который облачен в сверкающий медалями мундир контр-адмирала военно-морского флота Соединенных Штатов, недавно извлеченный из могилы в Форест-Лоун. В почтительном отдалении и несколько сбоку от глав церкви и государства сидит директор по производству пищевых продуктов, все еще выряженный дворецким. Лицом к ним, в позе французского академика, готовящегося прочесть свое последнее творение кружку избранных и привилегированных слушателей, сидит доктор Пул.

– Можно начинать? – осведомляется он.

Главы церкви и государства смотрят друг на друга, затем поворачиваются к доктору Пулу и одновременно кивают.

– «Заметки об эрозии почв и патологии растений в Южной Калифорнии, – громко начинает доктор Пул. – С предварительным отчетом о положении сельского хозяйства и планом его будущего совершенствования. Подготовлено доктором наук Алфредом Пулом, адъюнктом кафедры ботаники Оклендского университета».

По мере того как он читает, в кадре появляется наплыв: склон у подножия гор Сан-Габриэль. Если не считать нескольких торчащих тут и там кактусов, это мертвая, искореженная земля, залитая солнцем. Склон изборожден сетью оврагов. Некоторые из них пока еще в начальной стадии эрозии, другие уже глубоко врезались в землю. Над одним из этих странной формы каньонов угрожающе нависает когда-то прочный дом, теперь уже частично обрушившийся. У подножия холма, на равнине, стоят мертвые каштаны наполовину в высохшей грязи, которая залила их в период дождей. За кадром слышится громкий, монотонный голос доктора Пула:

– При подлинном симбиозе наблюдается взаимополезное сосуществование связанных между собою организмов. Паразитизм же заключается в том, что один организм живет за счет другого. Такая однобокая форма сосуществования в конце концов оказывается гибельной для обеих сторон: смерть хозяина неизбежно приводит к смерти паразита, который и убил своего хозяина. Современный человек и планета, хозяином которой он еще недавно себя считал, сосуществуют не как партнеры по симбиозу, а как ленточный червь и собака, как грибок и зараженная им картофелина.

В кадре снова вождь. В дебрях его курчавой черной бороды в мощнейшем зевке открывается красногубый рот. За кадром доктор Пул продолжает читать:

– Игнорируя очевидный факт, что подобное расточение природных ресурсов в конечном счете приведет к гибели его цивилизации и даже к исчезновению всего людского рода, современный человек поколение за поколением продолжал использовать землю так, что…

– А покороче нельзя? – осведомляется вождь.

Для начала доктор Пул оскорбляется. Затем, вспомнив, что он осужденный на смерть пленник, проходящий испытание у дикарей, выдавливает нервную улыбку.

– Возможно, будет лучше, если мы прямо перейдем к разделу о патологии растений, – предлагает он.

– Мне плевать, – отзывается вождь, – главное, чтоб покороче.

– Нетерпеливость, – сентенциозно пищит архинаместник, – один из наиболее почитаемых Велиалом пороков.

Тем временем доктор Пул пролистывает несколько страниц и снова принимается за чтение:

– При существующем состоянии почвы урожай с квадратного акра будет ненормально низким, даже если бы основные пищевые культуры были совершенно здоровыми. Но они не здоровы. Оценив урожай на полях, исследовав зерно, плоды и клубни, находящиеся в хранилищах, изучив образцы растений с помощью незначительно поврежденного микроскопа, изготовленного еще до Этого, я пришел к выводу, что количество и разнообразие болезней растений, свирепствующих в данном районе, можно объяснить лишь одним: намеренным заражением культур посредством применения грибковых бомб, бактериологических аэрозолей и выбросов зараженной вирусом тли и других насекомых. Как иначе объяснить распространение и необычайную вирулентность таких микроорганизмов, как Giberella Saubinettii и Puccinia graminis? А вирусные мозаичные болезни? A Bacillus amylovorus, Bacillus carotovorus Pseudomonas citri, Pseudomonas tumefasiens, Bacterium[107]…