Его оправдали по всем разделам. Последним шел вердикт против Бормана, и Никитченко объявил его виновным (in absentia) по Разделам III и IV[1376].

В итоге Разделы III и IV оказались самыми надежными. Лишь двое из восемнадцати подсудимых, обвиненных в военных преступлениях, и двое из семнадцати, обвиненных в преступлениях против человечности (в обоих случаях Гесс и Фриче), были оправданы по этим статьям. Раздел II тоже прошел неплохо. Виновными по нему признали двенадцать из шестнадцати подсудимых, обвиненных в преступлениях против мира (всех, кроме Шпеера, Папена, Шахта и Заукеля). Развалилось только обвинение в заговоре, которое Джексон считал столь необходимым для демонстрации того, сколь широка и глубока преступная сущность нацизма. По Разделу I обвинялись все двадцать два подсудимых. В итоге, сузив охват этого пункта обвинения, Трибунал признал виновными в заговоре только восемь из них. Но и после этого обвинение в заговоре мало влияло на исход процесса – все восемь были также признаны виновными в преступлениях против мира[1377].

Суд ушел на перерыв, и пристав немедленно освободил из-под стражи трех полностью оправданных подсудимых. Полевой, наблюдая их с близкого расстояния, отметил, что Фриче с довольным видом попрощался с другими подсудимыми, «не в силах скрыть животной радости». Папен попрощался «лишь с военными, моряками и Герингом». Шахт прошел мимо других подсудимых «с презрительной гримасой на своем бульдожьем лице»[1378]. Трое освобожденных подсудимых направились в комнату прессы для интервью. За ними вплотную следовали западные репортеры. Советские журналисты остались[1379].

* * *

В 14:50 суд собрался на свое последнее заседание. Теперь настроение в зале было совсем другим. Свет приглушили: на этом последнем заседании не полагалась фото- и киносъемка. Скамья подсудимых была пуста: их вводили в зал по одному, чтобы объявить им наказания. Журналисты и другие наблюдатели, толпившиеся в отделении для прессы и на галерее для посетителей, молча сидели и ждали. Когда судьи вошли в зал, присутствовавшие встали, затем снова сели и продолжали ждать в молчании[1380].

Прошло несколько минут. Судья Лоуренс оглядел зал и кивнул. Раздвижная дверь за скамьей подсудимых отъехала, и вошел Геринг под конвоем двоих военных полицейских. Лоуренс зачитал приговор: «Смертная казнь через повешение». Геринг оглядел судей, а затем повернулся и вышел из зала. Через несколько секунд вошел Гесс и выслушал свой приговор: «пожизненное заключение». Он вышел, и вошел Риббентроп с пепельным лицом. «Смертная казнь через повешение». Процессия продолжалась. Кейтель, Кальтенбруннер, Розенберг, Франк, Фрик и Штрайхер один за другим представали перед Трибуналом и слышали те же четыре слова: «Смертная казнь через повешение». Следующих четверых подсудимых пощадила веревка палача. Функ и Редер были приговорены к пожизненному заключению, Дёниц получил десять лет, Ширах – двадцать лет. Заукель, Йодль и Зейсс-Инкварт были приговорены к повешению. Шпеер получил двадцать лет, а Нейрат – пятнадцать. Борман был приговорен к смерти in absentia. Меньше чем за час были зачитаны все приговоры[1381].

Прежде чем толпа разошлась, Лоуренс объявил, что Никитченко пожелал зафиксировать свое несогласие с вердиктами в адрес Шахта, Папена и Фриче. Лоуренс сказал: «По его мнению, их следовало осудить, а не оправдать». Никитченко также не согласился с определением Трибунала по поводу Имперского кабинета, Генерального штаба и Верховного командования: «По его мнению, – огласил Лоуренс, – их следовало признать преступными организациями». Не согласился Никитченко и с приговором Гессу, которого следовало приговорить «к смерти, а не к пожизненному заключению». Лоуренс отметил, что это особое мнение будет приложено к тексту окончательного приговора, который скоро опубликуют. На этом Нюрнбергский процесс закончился[1382].

Оправдательные вердикты не устроили многих немцев. К тому моменту, как суд разошелся, рассерженная толпа уже собралась перед Дворцом юстиции; она была разочарована освобождением Папена, Шахта и Фриче[1383]. Советская сторона рада была воспользоваться этим негодованием и немедленно привела свой план в действие. Советский дипломат Владимир Семёнов встретился в Берлине с Вальтером Ульбрихтом и другими немецкими политиками и дал им инструкции провести кампанию протеста в прессе и на радио, а также организовать демонстрации, чтобы показать, что немецкий народ поддерживает особое мнение Никитченко. 2 октября Семёнов сообщил в МИД, что этот план уже исполняется. Следуя московским инструкциям, в Берлине провели демонстрации сразу после оглашения вердиктов, и теперь протесты шли по всей советской зоне оккупации[1384].

Эти демонстрации произвели сильное впечатление на наблюдателей. Полторак впоследствии вспоминал, что в одном только Лейпциге 100 тысяч человек вышли на демонстрацию под лозунгами: «Смерть военным преступникам!», «Мы хотим длительного мира!», «Народный суд над Папеном, Шахтом и Фриче!»[1385]. Люциус Клэй (заместитель главы военной администрации США в Германии) также отметил широкое недовольство оправдательными приговорами. 7 октября в письме в администрацию генерал-адъютанта Военного министерства США он сообщил, что Социал-демократическая партия и Социалистическая единая партия (коммунисты) 2 октября организовали массовые протесты в Берлине, а последняя также провела демонстрации во многих других городах советской оккупационной зоны. Местные власти и простые немцы призывали судить Шахта, Папена и Фриче немецкими национальными судами за преступления против немецкого народа[1386].

Затем Клэй описал публичные реакции немецких политиков. Альфред Кубель, премьер-министр Брауншвейга, назвал оправдательные приговоры «неожиданными» и заметил, что Папен «не мог не знать о намерениях нацистов». Курт Шумахер, общенациональный председатель Социал-демократической партии, тоже раскритиковал оправдание Папена. По его мнению, вердикты ясно показали, что победители не смогли понять «суть нацизма». Якоб Кайзер, общенациональный председатель Христианско-демократического союза, в частном порядке высказал неодобрение оправдательным приговорам и тому, что приговор продиктовали победители. По словам Клэя, политики ясно понимали, что сейчас политически выгодно выказывать «антинацистские чувства». Он также отметил «сильное и искреннее негодование» и широко распространенное стремление «раз и навсегда» очистить Германию от нацизма[1387].

Москва помогла опубликовать особое мнение Никитченко в СССР и за рубежом, и советские руководители следили за реакцией мировой прессы. Семёнов сообщил в МИД, что «прогрессивные газеты» всего мира высказывают «потрясение и гнев» из-за оправдательных приговоров, недовольны легкими наказаниями для некоторых других подсудимых и выражают поддержку Никитченко. По словам Семёнова, аргентинская газета «Ла Ора» даже сообщила, будто Шахта оправдали, потому что англо-американские империалисты нуждаются в нем для реорганизации немецкой промышленности и финансов. Напротив, британская пресса защищает приговор и ставит под сомнение право немецких национальных судов судить людей, оправданных в Нюрнберге, потому что это значило бы, что их власть больше, чем у Трибунала[1388].

9 и 10 октября Союзный контрольный комитет отклонил прошения о помиловании, и планы исполнения смертных приговоров стали воплощаться в жизнь[1389]. Казни были