Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русские в африканских войсках
Обратимся в последний раз к книге Аполлона Давидсона и Ирины Филатовой:
«24 апреля 1995 г. Центр российских исследований Кейптаунского университета вместе с генеральным консульством России в Кейптауне провели в Кейптаунском университете большую встречу в ознаменование 50-летия победы во Второй мировой войне…
Готовя эту встречу, мы, сотрудники Центра российских исследований, разыскивали ветеранов Второй мировой войны. Крупнейшая в ЮАР газета „Аргус“ по нашей просьбе обратилась 2 февраля к читателям с просьбой дать сведения о всех южноафриканских моряках, которые участвовали в помощи России. Газета дала этому обращению заголовок: „История мужественных арктических моряков должна быть рассказана".
В результате этой встречи удалось собрать сведения о ряде событий военных лет, которые сближали наши страны…
В южноафриканских частях было немало выходцев из России, вернее, их сыновей и внуков. На встречу мы пригласили ветерана Второй мировой войны известного кейптаунского архитектора Хиллела Турока. Его отец сражался в русской армии в Первую мировую, был Георгиевским кавалером. Френк Брэдлоу, Уолфи Кодеш, Лу Вулф, Брайан Бантинг — эти южноафриканские ветераны Второй мировой войны, пришедшие на встречу, или сами родились в России, или родители их были нашими соотечественниками»{163}.
Такие этнические русские были в Африке в частях не только ЮАС. Например, в Абиссинии воевали части не только Британской империи. Вот что на этот счет писал Уинстон Черчилль:
«В течение лета из Конго прибыли африканские войска под командованием бельгийских офицеров, проделавшие двухтысячемильный поход через всю Африку, чтобы принять участие в финальной стадии боёв».
Это — не просто ещё один малоизвестный факт.
Дело в том, что во главе Бельгийского Конго стояли тогда русские белоэмигранты! То есть часть приказов по этим бельгийско-конголезским частям, направленным в Абиссинию, обсуждалась по-русски![204]
Иными словами, в окружении тогдашних центральных властей африканских стран было много из тех, кто, будучи русским и сражаясь за свою новую родину, тем не менее, не испытывал никаких иллюзий в отношении советской власти, с которой новая родина могла установить связи.
В сознании таких людей, как антикоммунист и геополитик Ян Смэтс, тревожные мысли появились уже в 1943 году:
«Я думаю, что мы оставляем слишком большую долю военного бремени России. Нам не в плюс, что англо-американцы вместе не имеют большего веса в этой войне. Это нехорошо для нас, если наши военные усилия выглядят хуже. И будет катастрофой, если потом получится, что Россия выиграла войну. Это сделает её хозяйкой в мире, и это может ударить ей в голову. К тому же я не думаю, что Россия годится на роль мирового лидера. И в её процессуальных нормах, и в её перспективе слишком много незрелого, почти варварского. Ужасное дело с 10 тысячами польских офицеров в Катыни всё ещё преследует мои мысли»{164}.
И ещё в мае 1943 года оппозиционная Национальная партия внесла в парламент предложение закрыть советское консульство. Во время предвыборной кампании 1948 года один из лидеров партии, Эрик Лоу, выступил с речью, которую советские дипломаты излагали так:
«Торговые взаимоотношения между Южной Африкой и Россией не оправдывают существования советского консульства в Претории. Коммунистическая пропаганда, которая достигла в ЮАС в последние месяцы страшных размеров, берёт своё начало, главным образом, из русского генерального консульства в столице. В стране не имеется русских подданных, которые нуждаются в защите. Штат генерального консульства слишком велик для осуществления необходимой работы… Ситуация крайне опасна»{165}.
В 1956 году этот самый Эрик Лоу стал главой внешнеполитического ведомства. И одним из первых его актов на новом посту стала нота от 1 февраля 1956 года о закрытии консульства СССР. В этом весьма откровенном документе, в частности, писалось, что «открытие русского консульского представительства в Южно-Африканском Союзе было вызвано лишь необходимостью, связанной с последней мировой войной…»
А ещё в ноте упоминалось и распространение консульством коммунистической пропаганды, и подстрекательство
Африканского и Индийского Конгрессов к сопротивлению правительству{166}.
В качестве же отдельного греха и в ноте, и на дебатах в парламенте называлось ещё и то обстоятельство, что в советском консульстве на приёмах угощали спиртным небелых! По законам апартеида, это категорически запрещалось.
Впрочем, это было уже после войны. А во время Второй мировой впервые СССР и ЮАС сошлись ещё до того, как были установлены какие-либо консульские отношения. Первыми друг друга в деле тогда увидели советские и южноафриканские военные моряки. И было это в водах у острова Мадагаскар!
Предполагаю, что многие из тех, чьи детство и отрочество пришлись, как и у меня, на 1970-1980-е годы, когда увидели этот чертёж, сразу подумали, что где-то его уже видели. Конечно, видели! Именно такой план прилагался к набору пластмассовых деталек для советского конструктора, аккуратно соединив и склеив которые, можно было стать счастливым обладателем модели того самого вспомогательного крейсера и ледокола «Анастас Микоян», о котором я уже мельком упоминал в главах про Уругвай и ЮАР.
К этому конструктору прилагалась короткая военно-историческая справка, из которой следовало, что в самый тяжёлый период Великой Отечественной войны (в 1941–1942 годы) «Анастас Микоян» совершил такое плавание, какое превосходит даже описанный в главе «Перешеек» поход подводников-тихоокеанцев.
Во-первых, как мы уже выяснили в главе «Заговоры и уговоры», по водам, которые буквально кишели вражескими подлодками, «Микоян» шёл безоружным.
Во-вторых, поход «Микояна» был даже не через два, а через три океана. В Монтевидео на берегу Атлантики он пришёл из южной части Индийского океана. Туда попал через Средиземное море, Суэцкий канал и Красное море, изначально выйдя из черноморского порта Батуми. А из Монтевидео ему предстояло выйти в сторону мыса Горн и, обогнув Южную Америку, добираться до Анадыря на Чукотке через Тихий океан.