в упор. Чтоб выйти из положения, он поцеловал Адель; но та не поддалась. О, у нее хороший слух, от нее не укрылось, почему Мария в ее присутствии выступила выразительницей общественного мнения. Потому что у Курта опять завязалось что-то с Марией, все равно — совершилось ли, или нет! Адель поклялась бы, что это так. Поймать бы их обоих на месте! Она решила тотчас же написать другое завещание, уже высматривала вокруг — в чью бы пользу?

Взгляд Адели упал на маленького человека, который ужинал с ними за столом, друга Лотты, двадцатилетнего парнишку, служащего — он писал эстрадные песенки. «Моя миома растет, — думала Адель, — а я трушу, не ложусь на операцию. Что, если ресторан после меня перейдет к Лотте и ее приятелю? Он дельный малый и к тому же сэкономит на аккомпаниаторе — это пришлось бы по нраву моему покойнику!» С глубокой мучительной радостью она рисовала себе, как Курт с Марией вместе очутятся на улице. Мария здесь в иные вечера зарабатывала до ста марок; пусть понюхает другой жизни! Куртом тогда окончательно завладеет воровская банда, от которой его спасала пока только Адель. Во всяком случае, тут было от чего побежать мурашкам по спине.

Курт между тем требовал, чтобы Мария прошла с ним наверх в артистическую, рядом с уборными, — установить, что балет портит костюмы. Он скривил рот, когда Мария заявила, что не хочет. «Но я хочу! Она так со мной говорила, что все бабы уставились на меня как покойницы. Как будто она снова, как тогда в конюшне, держит меня в воздухе на вытянутых руках. Я ее ненавижу! Она должна пойти со мной наверх!..»

Нина наблюдала за ним. Опыт подсказывал ей, что с необузданным мальчишкой следует поговорить по-матерински. От Адели, она видела, нечего было этого ожидать. Адель, пока не появлялся первый посетитель, оставалась во власти своей неустроенной, быть может, бурной, внутренней жизни, а это старит, — Нине ли не знать! Господин Радлауф преподнес патронессе новую песенку, он делал робкие, но упрямые попытки исполнить ее на рояле. Она сидела, отвечала рассеянно и чувствовала…

Что чувствовала Адель? Страх. При всей своей великой силе и власти лишать людей наследства, увольнять их, обрекать на безработицу Адель чувствовала с ужасом, что живые сильнее богатой женщины с миомой в животе. Они шагают через нее. «Они любят друг друга или ненавидят, но против меня они все заодно, я их знаю, я вижу, чего они хотят!» Адель не знала ровно ничего; но смутные чувства тяжелее. Страх! Страх! Вдруг она вскочила и крикнула Радлауфу:

— Брось, Эрни!

Она села за рояль и принялась разбирать ноты, предложенные ей Радлауфом. Еще никто того не ожидал, как она уже разучила вещь и запела.

— «Невеста моряка», — объявила она и начала:

Мой муж — первейший капитан

На весь германский флот.

Он восемь дней в неделю пьян,

С утра до ночи пьет.

Подпевайте! — пригласила Адель.

Хо-хо! Ха-ха!

Че-пу-ха!

Она велела хору повторить, а сама запела дальше:

Ой-ля! Устроюсь я шикарней,

Возьму другого парня!

До сих пор был только пролог. Теперь начинается, — воскликнула она.

Мы, девочки из гавани,

Берем кого хотим;

Простой матрос ли, граф ли,

Мы кутим с ним и спим.

А кто среди лихих лихой,

Тот — полюбовник мой!

Нина добрыми глазами глядела Курту в бледное лицо.

— Вам нравится, господин патрон?

— Я бы вымел парня метлой!

Скрипя зубами, он смотрел на бледного Радлауфа, который блаженно слушал, как его произведение огласило зал. Лотта, любившая его, плакала от счастья.

Нина объявила:

— Он сочинил это, потому что мы с Марией обе из Гамбурга. Какой он милый!

— Свинья! — прошипел Курт. — Это он в пику мне. Ставит мне на вид, что у Марии есть моряк и тот осмеливается ее бить. «А она смеет бить меня», — добавил он про себя; его корчило от бешенства.

Нина положила руку на его вздернутое плечо.

— Курт! Если вы подумаете, так вам это все безразлично. Мой мальчик, ты и меня хотел обидеть, а я все-таки желаю тебе добра. Да, у нее есть моряк, и ради него она на многое способна. Кому и знать, если не тебе? По ней ничего и не увидишь, как ее вдруг прорвет. Руки прочь, Курт! Скажи это каждому, кто замыслит что-нибудь против Марии!

Нина и сама сняла руку с его плеча, и предостережение запечатлелось тем сильнее. Курт на этот раз сразу остыл в своем бешенстве.

Адель провозгласила:

— Вторая строфа!

Мой муженек на все горазд:

Напьется пьяный в дым

И дома таску мне задаст,

А я улягусь с ним.

Хор грянул сам собой; подошел к этому времени и балет и тоже подхватил:

Хо-хо! Ха-ха!

Че-пу-ха!

Слышно было даже на улице. Первые посетители в возбуждении теснились у входа, Адель играла и пела:

Ой-ля! Терпеть мне надоело!

Смелей возьмусь за дело!

Теперь главное! — кричала она. —

Мы, девочки из гавани,

Берем кого хотим;

Простой матрос ли, граф ли,

Мы кутим с ним и спим.

А кто среди лихих лихой,

Тот — полюбовник мой!

Настроение создано. Буфет торгует вовсю.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Курт ничего не забывал — ни одной женщины, ни одной неудачи; не забыл он и этого вечера. Он любил жизнь упрямо и без взаимности, как он начал замечать. Утром он лежал изнемогший, но бессонный рядом с Аделью и вспоминал Марию, как само счастье, проигранное счастье. Отыграть! Теперь же! Наперекор Адели с ее завещанием и невзирая на то, что скоро придет из плавания моряк. «Я уже раз отбил у него Марию, и не от него у Марии ребенок. Ее ребенок от меня!» Из жаркой жадности к жизни у Курта возникло чувство к ребенку. У него загорались глаза, когда он рисовал себе Марию светской женщиной, а себя самого назначенным на высокий пост — неясно как. Но главное: в двенадцатицилиндровом авто сидит Мария с ребенком, и он, Курт, подсаживается к ним, и происходит это уже не на Уландштрассе.

Он сказал Марии:

— Я