— Но полночь близится. Правосудие ждет. Так пусть же оно свершится, и пускай все, кто собрался здесь, станут свидетелями милосердия и могущества Барлы!

К нему с поклоном подошел Пеллен Оррик.

— Ваше величество.

— Пора, капитан. Выполняйте свой долг!

Толпа закричала и затопала, выражая восторг и одобрение. На помосте, позади Гара, не нашлось места подобному вульгарному выражению чувств, однако и здесь воцарилась оживленная атмосфера. Оррик, не торопясь, двинулся через всю площадь к клетке. В одной руке капитан держал большой ключ.

Не в силах больше выносить отвратительное зрелище, Гар повернулся к Конройду, уже занявшему свой трон, и тихо сказал:

— Помнится, предполагалось, что сегодня пойдет дождь. Разве вы забыли?

Все так же улыбаясь, тот повернулся к Гару.

— Молчи.

— Неужели вы еще не освоили Погодную Магию, Конройд? Медлить нельзя. Народ рассчитывает…

— Молчи или лишишься языка.

Гар вздрогнул. То ли это его воображение сыграло с ним злую шутку, то ли с Конройдом действительно что-то случилось? Какой-то он не такой, что-то в нем изменилось, но что? Глаза? Или кожа, как-то необычно обтянувшая лицо? В его облике появилось нечто… и от этого «нечто» у Гара мурашки поползли по спине.

В эту секунду еще три светильника, исчерпав всю свою энергию, угасли, а один взорвался с оглушительным треском. Однако прежде чем Сорволд и Далтри вмешались в происходящее, Конройд нетерпеливым взмахом остановил их и кивнул Оррику. Тот уже отомкнул замок клетки и вытолкнул узника на площадь. Эшер передвигался медленно, видно было, что каждое движение причиняет ему сильную боль. В полной тишине слышалось лишь звяканье кандалов. Он поднял голову и в следующую секунду встретился глазами с Гаром. И Гар почувствовал, как его сердце замерло, словно закованное в ледяные тиски.

Дарран солгал. Ни малейшего признака прощения не было видно на худом, смертельно бледном лице Эшера. Ни малейшего признака понимания или примирения. Только ненависть, ненависть, ненависть…

Проклятый Дарран! И проклятый Эшер! И будь проклят Конройд вместе со всей этой толпой! Будь они все прокляты! Гар так хотел поверить в то, что Эшера помилуют. Он изо всех сил старался заглушить тихий страшный голос, нашептывавший ему: «Тому, что ты сотворил, нет и не может быть прощения!» Он позволил, чтобы его обманули, потому что обман был так заманчиво удобен. Он так отчаянно желал быть обманутым!

А теперь — только смерть. И Эшер скоро умрет.

Между тем Эшер шаркающей походкой в сопровождении Оррика взошел на эшафот. Капитан поставил его перед колодой и равнодушно помог опуститься на колени. Звякнули кандалы, и этот звук, казалось, взорвал напряженную тишину. Толпа взвыла. Заорала от восторга. Завопила, затопала ногами и заулюлюкала. Некоторые из зрителей, желая увидеть казнь во всех подробностях, стояли настолько близко к эшафоту, что их непременно должно было забрызгать кровью. Одежда будет безнадежно испорчена. Они что, не понимают этого? Или им все равно? Или специально разместились именно так, чтобы получить своеобразные сувениры на память?

Гара до сих пор бросало в дрожь при одном лишь воспоминании о казни Тимона Спейка, и потому он никак не мог понять подобной жажды крови и стремления лицезреть смерть. Но самое поразительное — олки, исступленно требовавшие сейчас смерти Эшера, были теми же самыми мужчинами и женщинами, которые всего несколько недель назад дрались за право называть его своим другом. И наперебой угощали его элем. И хвастались перед своими собутыльниками: «Как я совсем недавно сказал самому Эшеру…»

Прикосновение к плечу, и Эшер безропотно опустил голову на колоду. Гару отчаянно захотелось зажмуриться, но он усилием воли заставил себя не закрывать глаза. Он должен сделать для друга хотя бы это — не закрывать глаза.

На руках и лодыжках Эшера по-прежнему были кандалы, и это мешало ему стоять у колоды ровно. Он покачнулся, и голова соскользнула с колоды. Раздался новый взрыв оскорблений и непристойностей, которыми зеваки провожали приговоренного к смерти. Оррик вопросительно посмотрел в сторону помоста для почетных гостей. Конройд милостиво кивнул, и кандалы были сняты. Эшер вновь опустился на колоду, и Оррик отступил. Палач шагнул вперед. Стал рядом с колодой. Поднял топор. Толпа, собравшаяся на площади, замерла в ожидании, люди затаили дыхание и…

…внезапно все светильники погасли.

И сразу наступила кромешная тьма. Вопли отчаяния… Смятение… Конройд, изрыгаюший страшные проклятия… Прошла минута, затем еще одна. Наконец один из магических светильников озарился слабым светом. За ним загорелся другой, потом еще, и вскоре свет вновь залил площадь, в середине которой у колоды по-прежнему стоял на коленях Эшер, безучастно ожидавший смерти.

— Убей его! — вскочив со своего кресла, закричал Конройд. — Немедленно убей его!

Топор стремительно опустился. Брызнула кровь. Толпа завизжала, завыла, заулюлюкала. В то же мгновение светильник, находившийся прямо над эшафотом, взорвался, и потоки огня обрушились на окровавленную солому и обезглавленное тело Эшера. Люди бросились назад, спасаясь от колдовского пламени, началась паника. На ком-то загорелась одежда. Паника стремительно покатилась по площади, и толпа бросилась прочь, охваченная безотчетным страхом.

Забытый всеми, охваченный странным оцепенением, Гар наблюдал за воцарившимся хаосом. Оррик и его стражники пытались восстановить порядок, но у них ничего не получилось. Холз возносил молитвы Барле и призывал к благоразумию. Гости Конройда, опасаясь за свои драгоценные жизни, толпились у лестниц, ведущих с помоста. Уиллер пронзительно визжал.

Гар больше не мог выдержать всего этого. Он откинулся на спинку кресла и громко расхохотался.

В ту же секунду Конройд с лицом, искаженным от ярости, обернулся к нему. Гаснущие огни магических светильников отражались в глазах правителя, и казалось, они горят.

— Так это ты сделал, евнух? Ты?!

Несмотря на опасность, которой он сейчас подвергался, Гар только улыбнулся.

— Я? Каким образом? Я калека, разве ты забыл? Может, это сотворила сама Великая Барла, чтобы выразить свое неудовольствие?

Не сдерживаясь более, Конройд с силой ударил его по лицу так, что тяжелое рубиновое кольцо оставило на скуле Гара глубокую борозду. Щеку залило хлынувшей кровью.

— Если только я узнаю, что это твоих рук дело, мерзкий карлик, то ты будешь страдать вечно! — взревел Конройд.

Гар достал платок, который захватил по настоянию Даррана, и прижал его к кровоточащей ране.

— Ты сошел с ума, Конройд? Оскорблять меня прилюдно?

Действительно, лицо у короля было бледное как мел — лицо человека, охваченного безумием или чем-то еще хуже.

— А ну, пошли со мной! — рявкнул он. — Быстро!