Двадцать четвертого октября 1974 года в Кремле был прием. Екатерина Алексеевна ничего не пила… Вечером заехала к дочери, у них были гости — грузинский композитор Отар Васильевич Тактакишвили. Екатерина Алексеевна привезла арбуз — угостить гостей, посидела со всеми и поехала домой. Она позвонила дочери уже из квартиры.

— Почему у тебя грустный голос? — спросила Светлана.

— Тебе показалось.

Больше Светлана уже не увидит ее живой…

Теперь уже не узнать, что именно произошло поздним вечером 24 октября 1974 года, когда Фурцева вернулась домой. Они с Фирюбиным жили на улице Алексея Толстого. Говорят, что именно в тот день стало известно, что ее ждет пенсия, а Николай Павлович встретил другую женщину. Екатерина Алексеевна не выдержала двойного удара. Тоскливая жизнь брошенной мужем пенсионерки была не по ней…

Наверное, много раз она мысленно прикидывала: сможет ли жить без работы и без мужа? Эмоционально она полностью зависела от своего положения в обществе, от того, как на нее смотрят окружающие. И конечно же от мужа! Одиночество казалось самым страшным. Она даже не могла подумать о том, чтобы порвать с ним и начать все заново с другим человеком.

Не так-то просто обрести покой израненной душе. Как вернуться из глубины несчастья к нормальной жизни? Это мистическое путешествие. Чувства и страхи, испытанные в детстве, остаются навсегда и возвращаются вновь и вновь, особенно когда мы не в силах справиться со своими проблемами. Эмоциональная память заставляла Екатерину Алексеевну вести себя так же, как она вела себя в детстве, когда осталась без отца. Страх быть брошенной лишал ее возможности посмотреть на вещи реалистично. Понимала: подруги исчезнут, как только она перестанет быть министром. У дочери своя жизнь.

Она не в состоянии была справиться с фрустрацией. Многие сталкиваются с кучей проблем, но не впадают в отчаяние. Понимают, что всякий неуспех — дело временное, бывают неудачи и удачи. Но эту неудачу она не могла пережить…

После полуночи Светлане позвонил Николай Павлович Фирюбин:

— Мамы больше нет.

Когда приехали дочь с мужем, в квартире еще находилась реанимационная бригада. Доктор пытался успокоить Светлану:

— Даже если бы это случилось в больнице, врачи не смогли бы помочь.

Диагноз — острая сердечная недостаточность.

Одни говорили, что Екатерина Алексеевна приняла горячий душ после немалой дозы алкоголя. Последовал сердечный спазм и… Другие уверяли, что в тот день Брежнев устроил ей разнос. Вернувшись домой, она проглотила горсть люминала… Все это слухи. Но по Москве пошли разговоры о том, что она вновь решила покончить с собой. И на сей раз попытка удалась.

— Этот вопрос со мной обсуждать сложно, — объясняла Светлана Фурцева, когда журналисты спрашивали ее о причинах смерти матери. — Я знаю то, что знают и остальные. Конечно, можно выстраивать разные версии, особенно по аналогии с шестьдесят первым годом. Мы с мамой никогда не обсуждали этой темы, но я уверена, что причиной расстаться в шестьдесят первом году с жизнью было не честолюбие, как некоторые сейчас представляют, а глубокая обида от предательства человека, которому она верила… Но в семьдесят четвертом, осенью, пик переживаний в маминой жизни уже прошел… Уверена, что никакого самоубийства не было. Я не хочу думать о неслучайности ее смерти, у меня нет для этого оснований.

С фотографии, опубликованной в «Литературной газете» вместе с некрологом, вспоминал драматург Самуил Алешин, «на вас смотрело милое, прелестного овала молодое лицо с красивой волной блестящих волос (в действительности золотистых), с большими девичьими, словно вопрошающими глазами под темными дугами бровей».

Прощание с министром культуры устроили в новом здании МХАТа, для строительства которого она приложила столько усилий. Поминки — в Доме актера. Лучше всех сказал писатель Константин Михайлович Симонов, которого Фурцева когда-то разносила на секретариате ЦК:

— Екатерина Алексеевна всегда имела смелость сказать «да» — и делала все, чтобы поддержать, помочь новому, порой только пробивающемуся. Имела смелость сказать «нет», и ее поступки всегда соответствовали сказанному. Согласен, так говорить и поступать могла только большая, светлая личность…

Ее первый муж, Петр Иванович Битков, говорил дочери на похоронах, что всю жизнь любил только Екатерину Алексеевну. Он иногда заходил проведать дочь, хотел видеть внучку. Он ненадолго пережил Фурцеву, вскоре ушел в мир иной.

Николай Павлович Фирюбин женился на Клеопатре Гоголевой, вдове Александра Васильевича Гоголева, покойного секретаря Московского обкома партии. Они жили на соседних дачах. Александр Гоголев после войны был заместителем председателя обувной артели в подмосковном Талдоме, заведовал районной сберкассой, заочно учился на историческом факультете Московского университета, стал преподавателем марксизма-ленинизма, поступил и в аспирантуру, но диссертацию не защитил, потому что его назначили заведующим отделом пропаганды и агитации Раменского горкома партии. В начале 1960-х Гоголев был партийным руководителем Раменок и Люберец, в 1963 году его забрали в аппарат Московского обкома. В апреле 1967 года избрали секретарем обкома, а в мае Александр Васильевич неожиданно скончался.

Клеопатра Гоголева, которую знакомые называли Клерой, была значительно моложе Екатерины Алексеевны.

— Молодая была, смазливая, — рассказывал мне Валерий Харазов. — Гоголев держал жену в ежовых рукавицах, следил, чтобы глупостей не говорила. После его смерти она приезжала ко мне в Литву — отдохнуть и прийти в себя. Когда Фирюбин на ней женился, меня это удивило: что он в ней нашел — по сравнению с Фурцевой? Мы с Фирюбиным как-то одновременно лежали в больнице, она приходила, ухаживала за ним.

Сын Фирюбина Николай работал в Швейцарии, там и остался. Дочь Рита окончила Московский авиационный институт, работала на радио. Николай Павлович Фирюбин оставался заместителем министра иностранных цел до конца своих дней. Он пережил Екатерину Алексеевну на девять лет, скончался 12 февраля 1983 года на семьдесят пятом году жизни.

В некрологе, подписанном генеральным секретарем ЦК КПСС Юрием Андроповым, членами политбюро и коллегией Министерства иностранных дел, говорилось: «Его отличали высокая партийная принципиальность, сила убеждения и большая работоспособность. Он был чутким и доброжелательным к людям, хорошим наставником и воспитателем».

Через три недели после смерти Фурцевой, 14 ноября 1974 года, на ее место назначили кандидата в члены политбюро и секретаря ЦК КПСС Петра Ниловича Демичева. В конце заседания политбюро Суслов буднично произнес:

— Есть, товарищи, еще один вопрос. Предлагается утвердить указ президиума Верховного Совета СССР об утверждении товарища Демичева министром культуры.

Все согласно закивали.

— Ну что же, принято, — заключил Суслов.

Петр Нилович, по словам одного из участников заседания, «жалко лопотал что-то по поводу того, сколько он сделал для нашей идеологии, говорил, что долго был на партийной работе и назначение ему непривычно, однако он солдат партии…». Коллеги по секретариату ЦК встретили назначение Демичева в Министерство культуры с нескрываемым злорадством. Впрочем, к нему отнеслись великодушнее, чем когда-то к Фурцевой. Его-то оставили кандидатом в члены политбюро, власти лишили, но сохранили за ним статус небожителя…