Также претензии может вызвать то, что книга, как и «Провиденс», часто склоняется к документальности. Джеймс Джойс говорил: «Если Дублин исчезнет с лица Земли, его можно будет восстановить по тексту «Улисса». «Иерусалим» буквально воплощает эту цитату, ведь Мур подробно пишет об ушедших Боро, о забытых жителях и событиях. Мур спасает свою родину – впрочем, «не так, как спасают кита… А так, как спасают корабли в бутылках. Рано или поздно люди и места, которые мы любим, уйдут, и единственный способ их сберечь – искусство… Это великолепная мифология утраты. Там у меня целый Ветхий Завет, пантеон бомжей, вшей и детей. Я давила кирпичи, пока не выжала чудеса и не наполнила трещины легендами»[71].

Но сказать, что по книге можно восстановить Нортгемптон, значит преуменьшить ее охват: по ней можно восстановить самого Мура. Мы встречаем практически все темы из его творчества: Нортгемптон[72], психогеография, этернализм, писатели-визионеры, рабочий класс – и, разумеется, Апокалипсис, и даже не один (как сказал Стюарт Ли, «на странице 1009 заканчивается история человечества. Но книга продолжается»[73]). Нашлось место и критике комиксов: «В 13 лет Дэвид представлял себе рай местом, где комиксы получили признание, а заодно выходят десятки высокобюджетных фильмов с его любимыми неизвестными персонажами в костюмах. Теперь, когда в 50 он оказался в своем раю, тот кажется довольно удручающим. Концепции и идеи, предназначенные для детей 40 лет назад: и это лучшее, что может предложить XXI век? Когда вокруг происходит столько всего необыкновенного, самая адекватная реакция – это послевоенные фантазии Стэна Ли о наделении силой американских невротиков среднего класса?»

О разнообразии тематик автор говорит устами персонажа: «Она просто забила обрез дробью смыслов и пальнула в стену в надежде, что в узоре пулевых отверстий что-то да проглянет».

А среди всего этого бродит сам Мур[74], его родственники, реальные и вымышленные личности, ангелы и демоны. Книга во многом состоит из дефилирования персонажей по улицам Боро и их мыслей – точнее, незавуалированной публицистики. Один из минусов такого подхода – мы редко видим чьи-то мнения, кроме Мура. Зато один из плюсов – мастерство подачи: самая известная глава романа – о Лючии, дочери автора «Улисса», – написана звукописью в подражание «Поминкам по Финнегану», когда каждое слово обрастает дополнительными значениями (Мур сам с гордостью заявлял, что попытался перечитать эту главу и не смог). Есть стихи, пьеса, подражание нуару, а весь второй том – посвящение детским детективам («дикая Энид Блайтон с галлюцинациями»[75]).

Как заметил рецензент Дуглас Волк: «Если бы остроумные находки были всем, то и «Иерусалим» был бы всем. Пиротехника не затихает… Но вот что искупает нескончаемый спектакль – он нужен для страстной речи. За всем формализмом и эксцентричной виртуозностью стоит личная история автора, который редко помещал себя в собственные произведения»[76].

После «Иерусалима» у Мура вышло немного работ. Важную часть его творческой жизни занимает работа с художником Кевином О’Нилом: «Мы с Кевином давно работаем над «Лигой». У меня были другие проекты, но Кевин прожил с Миной Харкер 15 лет – впрочем, бывает участь и хуже! (Смех.) Так что нам нужно было очистить палитру. Мы работали над кое-чем еще, очень непохожим на «Лигу», и исследуем там некоторые интересные нам темы. Довольно экспериментальная и модернистская вещь»[77].

Здесь Мур говорит о 18-серийной черно-белой антологии Cinema Purgatorio («Кинотеатр Чистилища», Avatar Press, 2016–2019). Под ее обложкой собрались такие авторы и художники, как Макс Брукс, Гарт Эннис, Майкл Дипаскале. Тогда как они пишут истории о монстрах с отсылками к фильмам, сам Мур обращается к кино в принципе: в странном кинозале показывают ч/б-шедевры, но извращенные по логике кошмаров. Это короткие рассказы в духе его ранних работ в 2000AD, но с энциклопедичностью и аллюзивностью последних увлечений – для полного эффекта читателю лучше знать культурный контекст.

К слову о «Лиге» – логично завершить обзор проектов Мура на том же, на чем он сам собирается завершить комикс-карьеру: на 6 номерах арки «Буря» (Tempest, Top Shelf Comics, июнь 2018-го). Параллель здесь прозрачна: «Буря» была последней пьесой Шекспира.

Мур обращается к схеме «Черного досье»: хотя здесь проглядывает более мощная сюжетная линия, сюжетные эпизоды по-прежнему перемежаются пастишами. Но теперь главная тема – не викторианская литература, не обобщенная культура 50-х и не личные увлечения Мура из XX века, а сам медиум комиксов, причем тех времен, которые он ценит и восхваляет. Уже на обложках встречают отсылки к старым журналам, например Classics Illustrated, TV21, Forbidden Worlds. Богато на стилизации и содержание – от подражаний известным художникам до возвращения забытых героев из британской классики, вроде Капитана Вселенной от Мика Энгло.

Это одна из самых репрезентативных работ Мура, воплощающая его последние тенденции: ностальгия по утраченному и попранному, связь вымысла и реальности, необходимость в путеводителе по каждой панели – и надо ли сомневаться, что все кончится Апокалипсисом?

По крайней мере наступает конец света в комикс-карьере Мура. Более того, он довел до завершения или заключительных стадий многие давние проекты – даже издал сборник «Саги о Боджеффрисах» с новой историей[78] (и это неслучайно: «Да, «Боджеффрисы в чем-то комедийная версия «Иерусалима»[79]). За пять лет у поклонников Мура не было поводов для жалоб – они получили долгожданный роман «Иерусалим», а также исследование творчества Лавкрафта «Провиденс». Подает надежды и сериал «Хранители».