Утром, когда Антип вышел из Троицкого подворья, необычная суета под кремлёвскими стенами, обеспокоила и его. Предгрозовое напряжение чувствовалось всюду. Он спешно вернулся и велел Дуне собираться.

— Как? Зачем? — замельтешилась она.

Антип на все расспросы повторял лишь одно: «После, после». Схватил в охапку мальчонку, другой рукой потащил жену, та еле-еле успела обуть обнову и узел завязать. Выскочили за Троицкие ворота, а там шум-гам. Бросился Антип к первому попавшемуся извозчику, свези, мол, по крайней надобности. Тот только усмехнулся:

— Какая ещё надобность? Мы ныне ни тпру, ни ну — всеобщее остолбенение!

Пришлось пробираться своим ходом, иначе и вправду нельзя, всё было забито санями. Антип упорно прокладывал путь через возбуждённую толпу, Дуняша тянулась сзади, приметно хромая. Видать, не очень-то впору пришлись ей Дарьины сапожки, в привычных лаптях бежалось бы куда лучше, да разве могла она оставить мужний подарок? Шла, закусив губу, и ему не докучала. УАнтипа было одно намерение: уйти в родную Кулаковку и поскорее удалиться от взбудораженного места. Каким-то неведомым чутьём ощущал он нарастающее напряжение, стены Китай-города, подобно удавке, стягивали шею, требовалось поскорее вырваться за их пределы. Скоро уже Никольские ворота, там Царь-город, всё чаще называемый теперь Белым, Сретенка и Троицкий тракт — скорее, скорее...

Чутьё не обмануло, обстановка быстро накалялась. В воздухе висела громкая ругань, особенно усердствовали извозчики, они и в обычное время к хорошим словам не навыкли, а сейчас куражились от души. Ляхи подряжали их перевозить и ставить пушки, сулили большие деньги, но те отказывались от всего и повсеместно вступали в бранчливую перепалку.

— Не могу, лошадку жалко. Если желаешь, Мурку кликну, вона в прикалиток шмыгнула. Твоей милости только на кошке драной и ездить.

— На что мне твои деньги? Я сам могу для тебя веником под кобыльим хвостом помахать. За бесплатно!

— Куды лезешь? У тебя нос не тем концом пришит, таких не возим.

— Чего? Сам ты рваная сволочь, я ить могу и по матерному отбрыкнуться.

Каждый ответ встречался дружным хохотом окружающих. Не сдержался один облаянный лях, потянулся к сабле:

— Цытье, скурви сынове!

И тут же поплатился за бранное слово — свалился в снег. Его товарищи вступились, вспыхнула драка. От этой первой искорки огонь побежал во все стороны, и его уже ничем нельзя было остановить. Ляхи с необычайным остервенением бросились на безоруженный народ. Не щадили ни старого, ни малого, рубили саблями, топтали конями. Они будто упивались людской кровью, вопли несчастных возбуждали их на безрассудную жестокость. Люди в ужасе бросились из Китай-города, Антип, миновавший Никольские ворота, с тревогой слышал, как сзади накатывается гул из отчаянных голосов избиваемых, замелькали окровавленные лица.

— Всё, больше не могу! — выдохнула Дуня и бессильно опустилась на снег, в лице её не было ни кровинки. Антип безуспешно затормошил её и растерянно огляделся. Недалеко находилась усадьба Салтыковых, куда приходил вчера, он подхватил жену на руки и направился к ней. Волнение уже проникло туда, обитатели сгрудились во дворе, выглядывали из ворот, пытаясь понять причину людского смятения. Антип в двух словах объяснил происходящее и про свою неожиданную беду. Дворский отнёсся с участием, провёл в людскую, Дуне принёс лапти для переобувки, Антипа предложил провести к боярыне.

— Она теперь в большом сумлении, про молодого хозяина слухи разные ходят.

— Теперь не до гадания, — отмахнулся Антип, — ляхи будто остервенели, слышишь?

Уличный шум усиливался, к воплям бегущих прибавилась яростная ругань преследователей, ружейная и пушечная пальба.

— Господи Иисусе, — перекрестился дворский, — защити раб своих. Ты покуда оставайся тута, к нам сунуться не посмеют.

Ляхи, вырвавшиеся из стен Китай-города, теперь вынуждены были остановиться. Путь им преградили наспех сделанные укрепления из саней, брёвен, столов, поленниц дров. Постепенно приходящие в себя москвичи стали противодействовать насильникам: стреляли из-за каждого укрытия, били камнями и дрекольем. По всем церквам раздавался набатный звон, горожане бесстрашно вставали и шли на врага. Вступили в бой присланные Ляпуновым воеводы. На Сретенке князь Пожарский встретил поляков пушками, снятыми со стен Царь-города. Бутурлин отогнал их от Яузских ворот, Колтовский успешно воевал в Замоскворечье. К восставшим подоспели на помощь пришедшие ополчения из других городов. Упорные бои завязались на Тверской, Никитской, Чертольской, на Арбате и Знаменке. Постепенно русские стали одолевать и теснить врагов к Кремлю. Гонсевский появлялся в самых жарких схватках, призывал соплеменников к отваге. Обнадёживал скорой победой. Всё было тщетно, позиции сдавались одна за другой. Пожарский со своим войском подошёл к Лубянке и уже был готов ворваться в Китай-город.

— Плохи наши дела, — обратился Гонсевский в растерянности к стоявшему рядом Салтыкову. Тот прищурил глаз, склонил голову.

— Рано твоя милость спужалась, вели жечь дома! Ну, чего стоишь? Пущай идут за огнём.

Они находились рядом с его усадьбой, Салтыков метнулся к ней и приказал выводить людей.

— Жги! Жги! Пали этот смердячий город! — на него будто нашло помрачение.

Выбежала боярыня.

— Что с тобой, государь-батюшка? Никак умишком стронулся?

Салтыков замахнулся на неё плетью.

— Делай, как велю! Поджигай!

— Господь с тобой, там Ваничкины вещи, — она бросилась было в дом, Салтыков удержал её отчаянным криком:

— Нет более у нас Ванички, убили его окаянные!

Боярыня застыла на месте, потом медленно продолжила путь.

— Слышала, что сказал? Посквернили сына, казнили смертью лютою...

Боярыня шла, как будто ничего не слышала.

— Чёрт с ней, поджигай! — приказал Салтыков. — Огонь воротит.

Испуганные обитатели усадьбы бросились в разные стороны, Антип с женой и сыном вместе с ними. На пути ему встретилась боярыня, она шла, ничего не замечая вокруг. Антип пробовал было остановить её:

— Берегись, Ирина Фёдоровна, сгоришь.

Она даже не повернула головы.

— Там Ваничкины вещи...

Безумный взгляд и слабая улыбка говорили, что она явно не в себе. Пришлось отступить, надо было спасать семью. Высушенные временем и морозом брёвна салтыковской усадьбы занялись быстро. Антип с безопасного места наблюдал за разгорающимся пламенем и думал: «Опоздай он хотя бы на день, и кто знает, какая участь ожидала бы жену и сына?» И ещё благодарил Бога за то, что свершилось праведное наказание змеёныша, недаром столько раз молил его помочь в выполнении просьбы несчастного Горчакова. Теперь осталось лишь воздать должное старшему. Он посмотрел в сторону Салтыкова. Тот в каком-то безумии бегал от дома к дому с горящим факелом и кричал: