Впрочем, становилась угрожающей и внутриполитическая обстановка: оправдывались ожидания Колчака, что потеря столицы станет толчком к активным выступлениям оппозиционных сил. И в годовщину вступления адмирала на пост Верховного Правителя, 18 ноября 1919 года, эвакуировавшиеся из Омска министры узнали о мятеже, поднятом во Владивостоке под руководством генерала Гайды.

После своей отставки с должности Командующего Сибирскою армией генерал окончательно попал под влияние «революционно-демократических» кругов. «… Под давлением социалистической молодежи из офицеров своего штаба – Гайда стал готовиться к новому перевороту», – отмечает современник. – «Поезд Гайды… проехал от Екатеринбурга до Владивостока, будя политическую жизнь партий, земств, городов, призывая к восстанию, которое начнет он, генерал Гайда, во имя ликвидации диктатуры (правления адмирала Колчака. – А.К.), создания правительства борьбы с большевиками и немедленного созыва Учредительного собрания». В свою очередь, представители сибирских земств, не вняв призывам Верховного Правителя обратиться к упорной созидательной работе, предпочитали лелеять планы более масштабные и эффектные: «Мы произведем переворот силами армии ген[ерала] Пепеляева и местных распропагандированных гарнизонов; мы поставим Гайду во главе сибирской армии и остановим ее [отступление] под Мариинском, если будет сдан Омск. Мы выбросим большевиков из Сибири и остановимся на Урале, не желая воевать с Советской Россией, мы создадим социалистическое правительство, которое немедленно приступит к созыву Земского собора…» Очевидно, Колчак был прав, когда в последнем разговоре с Гайдой «упрекал его, – согласно рассказу генерала Жанена, – в демократических тенденциях, в оказании покровительства социалистам-революционерам, в наличии в его армии и главном штабе офицеров прогрессивных убеждений». То, что было «демократическим» и «прогрессивным» в глазах французского военачальника, в действительности представляло смертельную угрозу всему делу борьбы на Востоке России.

Еще в августе, по прибытии во Владивосток, Гайда пугал иностранцев «реакционностью» омского кабинета и прямо настаивал: «У колчаковского правительства нет возможности удержаться, и если союзники поддержат его, то они совершат величайшую ошибку в истории». В течение последующих месяцев заговор под политическим руководством бывшего Председателя Сибирской Областной Думы И.А.Якушева окончательно оформился, и 16 ноября произошло открытое выступление.

Гайда, от которого его новые друзья многое скрывали (в частности, закулисные переговоры с большевицким подпольем), был, в сущности, поставлен перед фактом, но не поколебался возглавить мятеж, действуя, как всегда в бою, решительно и смело. Надеялся он и на благорасположение союзников, хотя в этом ошибся: японцы своими войсками блокировали район Владивостока, в котором происходили столкновения, а американцы и чехи (последними командовал уже произведенный в генералы Чечек), несмотря на сочувствие «демократии», вмешаться не рискнули. В результате утром 18 ноября мятеж был подавлен русскими частями, а самого Гайду, попавшего в плен, взяли под защиту соотечественники, и вскоре он благополучно отбыл в Европу.

Заметим здесь же, что в то время, как Командующий войсками Приамурского округа генерал Розанов проявлял нерешительность, а его подчиненные расправлялись с мятежом почти без генеральского участия, позиция столь рьяно критикуемых дальневосточных Атаманов оказалась твердой и патриотичной. При ликвидации выступления активно действовал бронепоезд «Калмыковец» (говорили, будто и сам Атаман, но эти сведения вызывают сомнения), а Семенов в Чите издал специальный приказ, призывая к единению сил, – так же, как и в одном из своих предыдущих приказов, изданном уже после сдачи войсками Верховного Правителя своей столицы:

Колчак же в неделю, последовавшую за отступлением из Омска, оказался перед необходимостью реформы управления и изменений в личном составе кабинета. Накануне октябрьско-ноябрьских поражений он склонился к учреждению на месте Экономического Совещания нового органа – «Государственного Земского Совещания», которое призвано было бы «помочь Правительству в переходе от неизбежно суровых начал военного управления… к новым началам жизни мирной, основанной на бдительной охране законности и твердых гарантиях гражданских свобод и благ личных и имущественных». Тогда, 16 сентября, Верховный Правитель вновь призывал к «прекращению партийной борьбы и признанию государственных целей и задач выше личных стремлений и самолюбий». Это были дни, когда разработанное Дитерихсом наступление вселяло надежды на возвращение военного счастья, и вовсе не следует считать проект Земского Совещания уступкой, сделанной кому-то на краю пропасти. В развитие высказанных ранее намерений, 5 ноября было утверждено «Положение о Государственном Земском Совещании», согласно которому это должен был быть законосовещательный орган для обсуждения государственного бюджета и законопроектов («кроме дел, относящихся до основных начал существующего государственного устройства»), но сам решений не выносящий и лишь сообщающий свою точку зрения Совету министров и Верховному Правителю. Не более четверти его состава назначалось бы указами Верховного, а остальные избирались бы «а) от сельского населения, б) от городского населения, в) от земств, г) от казачьих войск, д) от государственных высших учебных заведений, е) от приходских организаций православных, старообрядцев и мусульман, ж) от Всероссийского Земского Союза, з) от Всероссийского Союза Городов, и) от Торговли и Промышленности, к) от профессиональных рабочих организаций, л) от кооперации [128]»; выборам предстояло пройти «не позднее 1 января 1920 года». Таким образом, намечалось определенное развитие «парламентаризма» внутри того государственного строя, который существовал под верховной властью адмирала Колчака. Однако со сдачей Омска общее положение изменилось слишком радикально.

Вряд ли адмирал собирался отказываться от своих планов и обещаний. Однако теперь он, по-видимому, предпочел бы тип управления, который генерал Деникин назвал «военно-походным». Вопреки распространенному мнению, Колчак отнюдь не держался ни за железную дорогу со своим салон-вагоном и «броневиками» (бронепоездами), ни даже за эшелон с государственным золотым запасом, эвакуированным из Омска. «Я буду разделять судьбу армии», – сказал он Гинсу, который звал его проехать вслед за Советом министров в Иркутск. «В трудную, наиболее тяжелую минуту я буду вместе с вами, возможно, и в ваших рядах», – говорил он солдатам еще в августе во время поездки на фронт. В дни отставки Дитерихса, готовясь к решающему бою за столицу, адмирал, как рассказывали, предполагал «отправить свой поезд вперед, самому [с] ружьем в руках отходить с конвоем, если это будет суждено». «Может быть, вам суждено повторить бессмертный поход Корнилова. Мы пойдем с вами», – говорил ему тогда же приехавший из Франции и включенный в состав кабинета С.Н.Третьяков (бывший министр в последнем составе Временного Правительства), сам ни в какой поход, естественно, не пошедший… В то же время никто не мог снять с Верховного Правителя его ответственности, и 21 ноября Колчак своим указом реформировал государственное управление, имея целью достижение большей компактности, которая отвечала бы сложившейся обстановке.