Указ провозглашал, на смену Совету Верховного Правителя, образование под председательством адмирала «Верховного Совещания в составе главнокомандующего фронтом, его помощников, начальника его штаба, генерал-квартирмейстера при Верховном Главнокомандующем, председателя Совета министров и министров военного, внутренних дел, иностранных дел, путей сообщения, финансов, снабжения и продовольствия, или их заместителей» для «разработки общих указаний по управлению страной для объединения деятельности отдельных ведомств и согласования их с работой армии». Генерал Филатьев, описывая сибирскую катастрофу, не преминул поиронизировать над «управлением страною из поездов, долженствовавших продвигаться на восток по мере безостановочного отступления армии», «управлением страною при помощи совещаний по телеграфу», но в действительности смысл указа был совсем в другом.

Мотивировкой принятого Колчаком решения стала «необходимость пребывания при армии, доколе обстоятельства того требуют». Соответственно Верховный Правитель и формировал небольшой «деловой кабинет», дабы в одном вагоне с паровозом отправиться против общего течения, на запад, к войскам. Однако железная дорога была забита сплошною лентой составов; «тогда, – рассказывает Филатьев, – он решил ехать к армии на санях. От этого его удержали, объяснив, что армии, как он понимает, сейчас нет, а есть тоже лента, но саней, на которых войска двигаются по дорогам, а на ночь распыляются для ночлега по попутным деревням [129]», – и адмирал послушался «сухопутных» специалистов из своего штаба. Если бы вопреки советам Александр Васильевич настоял на своем, судьба его, возможно, оказалась бы иною…

Еще один проект реформы государственного устройства поступил несколькими днями позже от Атамана Семенова. «Я предлагал разделить всю территорию, освобожденную от большевиков, на две части: западную и восточную. В каждой из них во главе управления должен находиться Главноначальствующий: здесь на Востоке предполагалось, что это буду я или какое-нибудь другое лицо, пользующееся популярностью. Для западной же части я предложил генерала Пепеляева», – рассказывал он потом. Из дальнейшего, однако, следовало, что предлагалась в сущности децентрализация власти вплоть до ее разделения, с образованием при каждом Главноначальствующем собственного аппарата управления и даже собственного «совещательного органа», – власть же Верховного Правителя фактически становилась номинальной. В условиях, когда предполагаемое западное «наместничество» было расстроено и дезорганизовано неизмеримо сильнее, чем восточное, семеновский проект должен был показаться неприкрыто сепаратистским и в этом качестве вряд ли мог рассчитывать на одобрение Колчака. Но даже если бы адмирал и принял такое предложение, выбор генерала Пепеляева в качестве «западного» Главноначальствующего заставляет предположить, что ничего хорошего из этого все равно не получилось бы.

Колчак верил генералу, так же как и его брату, и даже, в поисках более сильной и волевой личности, чем довольно бесцветный Вологодский, 23 ноября назначил Пепеляева-политика Председателем Совета министров. Отставной премьер, похоже, вздохнул с облегчением – ему весьма импонировал Пепеляев, «волевой человек… имеющий к тому же за своей спиной брата-героя», и огорчало Вологодского только назначение на должность председателя «Комиссии по выработке положения о выборах в Учредительное Собрание»: он предпочел бы остаться сенатором без должности и уехать в Швейцарию «по крайней мере на год», если, конечно, ему были бы на это выделены казенные деньги. Пепеляев, однако, пришел к власти с намерением проявлять свои волевые качества в направлении, весьма неожиданном для Колчака: по воспоминаниям Гинса, «он горел желанием демократизировать курс правительства, подчинить себе военные власти, а впоследствии добиться выезда Верховного Правителя из Сибири»; «Пепеляев готов был широко пойти навстречу и народному представительству. Еще в Омске он говорил о земском соборе». В Иркутске он даже тайно встретился с местными эсерами и излагал им основные направления политики, которую был намерен вести на посту премьер-министра:

«Я не могу, – говорил Пепеляев, – принять лозунг – долой гражданскую войну, ибо это значит мир с большевиками, а я формирую правительство борьбы с ними; я не могу согласиться на отрешение адмирала Колчака от звания Верховного правителя, ибо нам, хотя бы для иностранцев, нужен символ государственного единства России, и адмирал есть тот символ, носитель этой идеи. Я могу рекомендовать ему уехать к Деникину на юг России, если его имя стало так одиозно, но и только. Я говорил уже по [прямому] проводу с братом и обещаю, что высшее военное командование будет заменено новыми честными и способными людьми; я готов в состав правительства ввести лиц, которых вы мне укажете. Я твердо решил ликвидировать военный режим и перейти к новому гражданскому управлению. Я добьюсь признания законодательных прав Земского совещания и превращения его в Земский собор. Я сокращаю министерский аппарат, переходя от масштабов всероссийских к сибирским областным. Я предпринял уже шаги для заключения мира на всех внутренних фронтах, где действуют небольшевистские силы. Я отлично вижу ошибки прошлого; честно хочу их исправить и избегнуть в дальнейшем. Иду вам навстречу с открытой душой и прошу вашей помощи в трудной работе».

Эсеры, однако, не пожелали пожать протянутую руку – Пепеляеву слишком вредила его репутация одного из «творцов диктатуры» (официальная биографическая справка о нем, появившаяся в свое время в прессе, гласила: «… В[иктор] Н[иколаевич] убедился в призрачности и искусственности власти так называемой Директории и принял участие в той работе, которая привела к провозглашению власти Верховного Правителя»), да и деятельность на посту управляющего министерством внутренних дел отнюдь не способствовала его популярности в кругах «революционной демократии». И все же, выезжая в Ставку Колчака (куда собрался и его брат-генерал) и оставляя своим заместителем Третьякова, Пепеляев не терял надежды на поворот политической линии. В поезде Верховного Правителя оба брата снова настаивали на созыве Земского Собора и ругали генерала Сахарова. Склоняясь к мысли об отставке последнего, адмирал 8 декабря телеграфировал находившемуся в Иркутске Дитерихсу с предложением вернуться на должность Главнокомандующего, но получил отказ. Жанен пишет: «Дитерихс [130]поставил абсолютным условием: “немедленный отъезд адмирала в армию Деникина”. Дитерихс открыто говорит, что у адмирала прогрессивный паралич. Министры подтверждают это на основании диагноза врачей».

Признаться, по-человечески не хочется, чтобы свидетельство Жанена оказалось правдивым и именно генерал Дитерихс был автором или распространителем гадкой сплетни, но и без этого действия бывшего Главнокомандующего выглядят предосудительными. В сущности, перед нами – попытка произвести «по телеграфу» переворот, и достойны внимания фразы из телеграфной беседы В.Н.Пепеляева с братом 26 ноября: «Я вызвал [в] Иркутск генерала Дитерихса… До разговора с ним я абсолютно не могу выехать». Очевидно, что монархист Дитерихс и стремительно «левевшие» братья Пепеляевы совершенно по-разному представляли себе Земский Собор, но в действиях, направленных (называя вещи своими именами) против адмирала Колчака, они оказывались союзниками.