Неужели после экспедиции д’Антркасто никто не пытался узнать, что случилось с экспедицией Лаперуза?

Франции долго не было дела до Лаперуза. Французская республика изнемогала в борьбе с контрреволюцией. Все государи Европы, боясь за свои троны, заключили между собой союз и напали на революционную Францию. Десять лет, почти не прекращаясь, тянулась война. Потом генерал Наполеон Бонапарт сверг республику и провозгласил себя французским императором. Мира это не принесло. После короткой передышки снова началась война и тянулась еще десять лет. Главным врагом Франции была Англия. Английский военный флот был гораздо сильнее французского, и французские суда боялись выходить в море. Франция не могла послать корабли на розыски экспедиции Лаперуза.

Но это не значит, что о Лаперузе никто не помнил. Особенно часто вспоминал о таинственно исчезнувшем мореплавателе мальчик-сирота по имени Жюль Себастьен Дюмон-Дюрвиль.

Дюмон-Дюрвиль родился в 1790 году, через пять лет после того, как фрегаты Лаперуза вышли из Бреста. Родители его умерли, когда он был совсем маленьким, и его воспитывал дядя. Дядя хотел, чтобы племянник стал инженером, но маленький Жюль мечтал стать моряком.

Мальчик больше всего любил книги с описаниями путешествий великих мореплавателей. Он с завистью читал об открытиях новых материков и неведомых островов.

«Вот бы и мне удалось открыть какой-нибудь островок!» — мечтал Дюмон-Дюрвиль.

Самым любимым его героем был капитан Лаперуз. Он вкладывал книгу о путешествиях Лаперуза в учебник истории и тайком читал ее на уроках в школе.

— Дюмон-Дюрвиль! — вызывал учитель.

Дюмон-Дюрвиль вскакивал, ничего не понимая. Выслушивая длинный выговор учителя, он думал о Лаперузе.

«Каким образом могли исчезнуть два огромных фрегата с несколькими сотнями людей? Ведь в наше время в Тихом океане почти не осталось неизвестных островов. Неужели ни один из спутников Лаперуза не добрался до какой-нибудь земли, чтобы рассказать о гибели остальных? Неужели ни один обломок не был выброшен на какой-нибудь берег? Если бы добросовестно искали, непременно что-нибудь нашли. А вдруг участники этого печального плавания до сих пор живут на каком-нибудь заброшенном островке?»

— Садитесь, Дюмон-Дюрвиль, — говорил учитель. — Вы ничего не знаете. Я оставлю вас сегодня без обеда.

…Дюмон-Дюрвиль окончил школу в семнадцать лет. Все лето он готовился к экзаменам в Парижский политехнический институт. После экзаменов он вернулся домой веселый, сияющий.

— Выдержал? — спросил дядя.

— Нет, провалился, — ответил Дюмон-Дюрвиль.

Дядя пришел в ярость.

— Я не хочу держать у себя такого бездельника! — закричал он. — Убирайся из моего дома!

— Я только что хотел сказать тебе, дядя, что поступил матросом на корабль, который завтра уходит в Испанию.

…Много стран посетил Дюмон-Дюрвиль, переходя на службу с корабля на корабль. Всюду обращали внимание на его необыкновенные знания географии и навигации. Еще бы, ведь он прочел в школе столько описаний морских путешествий! Способный, прилежный, здоровый молодой человек скоро выдвинулся. Сначала матрос, потом боцман, потом штурман, Дюмон-Дюрвиль был наконец назначен помощником капитана на корабль «Раковина».

Это было тяжелое для французского народа время. Наполеон, разгромленный русскими войсками во время своего самонадеянного похода на Россию, был свергнут. Франция опять томилась под властью короля, посаженного на французский престол иностранцами против воли французского народа. Дворяне вернулись в свои поместья. Но войны кончились. С Англией был заключен мир, и французские корабли опять могли выйти в океаны.

«Раковину» послали в Малую Азию с группой французских ученых, которые собирались заняться археологическими раскопками. Во время раскопок Дюмон-Дюрвилю посчастливилось найти знаменитую греческую статую, известную под названием Венера Милосская. Эта находка прославила молодого моряка в ученых кругах всей Европы. В 1825 году Дюмон-Дюрвиль был уже капитаном «Раковины».

Наконец-то наступила пора осуществить все его юношеские мечты! Он написал в Париж морскому министру письмо, в котором просил разрешения отправиться в Тихий океан на поиски исчезнувшей экспедиции Лаперуза. После долгих хлопот разрешение было получено.

Тогда Дюмон-Дюрвиль переименовал свой корабль. «Раковина» превратилась в «Астролябию».

— «Астролябией» назывался один из фрегатов Лаперуза, — объяснил он своим удивленным друзьям.

25 апреля 1826 года, через сорок один год после того, как Лаперуз вышел из Бреста, Дюмон-Дюрвиль вышел из другого порта Франции — Тулона.

Шестнадцать дней на волосок от смерти

Экспедиция д’Антркасто не привезла никаких сведений о Лаперузе. А с тех пор никто Лаперуза не искал. Во времена Дюмон-Дюрвиля исчезновение «Буссоли» и «Астролябии» оставалась такой же тайной, как и сорок лет назад.

И Дюмон-Дюрвиль собирался искать Лаперуза там же, где должен был искать его д’Антркасто, — либо у островов Адмиралтейства, либо в районе островов Дружбы, Новых Гебрид и восточного побережья Австралии.

Дюмон-Дюрвиль считал невероятным, чтобы Лаперуз мог погибнуть у островов Адмиралтейства. Поэтому, обогнув мыс Доброй Надежды, он направился к архипелагу Тонга, названному Куком островами Дружбы.

Острова Дружбы Дюмон-Дюрвиль заметил 6 апреля 1827 года, то есть почти через год после своего отплытия из Франции.

Ветер дул с чудовищной силой. В подзорную трубу было видно, как гнулись на островах толстые пальмы. Корабль то взлетал на гребень исполинской волны, то падал в пропасть между двумя волнами. Буря усиливалась с каждым часом.

Дюмон-Дюрвиль хотел как можно скорее войти в удобную гавань на острове Тонгатабу, в которой останавливался д’Антркасто. Ближайший путь к этой гавани шел по узкому проливу между островами Тонгатабу и Эоа. [84] Дюмон-Дюрвиль, не задумываясь, направился в этот пролив.

Вдруг прямо перед кораблем выросла огромная стена кораллового рифа, огибать которую было уже слишком поздно.

— Все паруса долой! — приказал он, надеясь этим уменьшить скорость корабля.

Стали опускать паруса, но корабль продолжал нестись с прежней скоростью. Слишком уж силен был ветер.

— Якоря в воду! — крикнул Дюмон-Дюрвиль.

Два якоря упали в воду. Но ветер был так силен, что корабль продолжал нестись, волоча за собой якоря по твердому гладкому дну. Риф, о который с грохотом разбивались огромные волны, приближался с каждой секундой. Моряки уже не надеялись на спасение.

И вдруг якоря зацепились на дне за камни, цепи натянулись, словно струны, и корабль остановился. Риф был рядом.

Обрадованные моряки кидались друг другу в объятия, целовались. Но Дюмон-Дюрвиль знал, что это только отсрочка. Стоит якорям соскользнуть, и через мгновение корабль будет превращен в древесную труху, в пыль. А разве можно при таком ветре положиться на проржавленные якорные цепи? Они не рассчитаны на такое напряжение.

Дюмон-Дюрвиль стал разглядывать берег Тонгатабу. На берегу он увидел толпы островитян, нисколько не изменившихся с тех пор, как их видел д’Антркасто, — полуголых, татуированных. Впрочем, одну важную перемену он все же заметил: почти у каждого вместо копья в руках было ружье. Человек двадцать туземцев