– С ним ничего не случится? – шепнула Тиффани.

– Конечно нет, – ответил Дукет.

Но втайне он не был уверен. «Может, не стоит ей на это смотреть», – подумал мальчик.

Там была лодка, а в ней – Уиттингтон с двумя приятелями. Молодой джентльмен стоял на корме и с беспечнейшим видом орудовал единственным веслом. Боже всемогущий, до чего же он отважен! Приблизившись, он вскинул глаза, улыбнулся и жизнерадостно помахал. На нем был голубой шейный платок. Уиттингтон хладнокровно направил лодку в середину проема и вплыл в стремнину.

Лишь в этот миг Дукет осознал, что позади них стоит Булл. Его большое лицо посуровело.

– Чертов болван, – пробормотал он, но Дукету почудилось одобрение. – Посмотрим лучше, жив ли он.

С этими словами Булл вывел детей наружу и пересек мост. Уиттингтона отнесло уже далеко, чуть не до Биллингсгейта. Он снял платок и торжествующе размахивал им над головой. Тиффани наблюдала за ним глазами, ставшими как блюдца. Девочка повернулась к Дукету:

– А ты так сможешь?

Он рассмеялся:

– Вряд ли.

– А ради меня? – не унималась она.

Дукет чмокнул ее и ответил:

– Ради тебя смогу.

Когда мальчику исполнилось двенадцать, Булл призвал его в большую комнату.

– Близится время твоего учения, – изрек он с улыбкой. – Подумай, чем хочешь заняться. Выбирай, что душа пожелает.

Судьбоносный момент! Тот ждал его годы.

– Но я уже знаю, – выпалил Дукет. – Хочу торговать тканями.

Как Уиттингтон. Как сам Булл. Он радостно смотрел на купца и лишь через несколько секунд удивился исчезновению улыбки.

Гилберт Булл был умным человеком. На миг он счел мальчика наглецом, затем сообразил, что тот просто не понимал. «Как я ему скажу?» – подумал купец и решил, что будет милосерднее сразу явить твердость.

– Это невозможно, – произнес он. – Гильдия торговцев тканями – она для купцов, людей с деньгами. Будь ты Уиттингтон или… – И чуть не сказал «Булл», но передумал. Правда была в том, что бедные ученики имелись даже в элитной гильдии торговцев тканями, но он не собирался посылать туда найденыша. – Пойми, у тебя нет денег, – заявил Булл резко. – Ты должен выучиться ремеслу.

И отослал мальчика – пусть подумает.

Дукет унывал недолго. Через несколько дней он прогулялся по городу, заглядывая в мастерские, – неизменно бодрый и любопытный.

– Бог свидетель, выбор богатый, – бормотал он под нос.

Перчаточники шили перчатки. Седельщики делали седла. Шорники – уздечки. Бондари – бочки. Гончары – деревянные чаши. Лучных дел мастера гнули луки. Мастера по изготовлению стрел – стрелы. Скорняки занимались мехами. Дубильщики выделывали кожи – вонь сыромятен отвратила Дукета от этого ремесла. Еще были лавочники – пекари и мясники, торговцы рыбой и зеленщики. Он мог представить себя кем угодно.

Вопрос, однако, разрешился совершенно иначе.

Юный Дукет смутно помнил, что друг Булла Чосер был ему крестным отцом, но редко думал о дани уважения. В конце концов, тот постоянно находился в отъезде. Но мальчик слышал рассказы купца о его серьезных успехах. Из мелкого служащего сын виноторговца, пройдя этапы становления молодого джентльмена при дворе, превратился в фигуру полезную и популярную. Последнее далось ему легко, ибо он был от природы веселого нрава.

– Поразительный малый. Никогда не падает духом, – отметил Булл.

– Монаха однажды поколотил, – деликатно напомнила жена.

– У студентов так принято, – отозвался Булл.

Чосер участвовал в нескольких сражениях, один раз был выкуплен. Потом изучил право и мог устроиться на любую должность. У него имелся и другой талант: на радость дамам и по торжественным случаям он умел складывать по-французски изящные вирши. В дальнейшем даже пытался изложить отдельные стихи на офранцуженном придворном английском – смелое новшество, которое в королевском кругу сочли очаровательным. Его включили в дипломатическую миссию для расширения опыта. Недавно же Чосер удостоился еще одной крупной награды.

При обширном и утонченном дворе короля Эдуарда III вошло в обычай подыскивать невест-аристократок для перспективных молодых царедворцев из средних классов, и Чосер, прославленный сын виноторговца, имел честь заполучить в жены дочь фламандского рыцаря.

– Ну разве не сам дьявол ему помогает?! – восторженно завопил Булл.

Ибо неимоверное везение Чосера заключалось в том, что сестра его жены, Катерина Свинфорд, была признанной дамой сердца самого Джона Гонта, младшего сына короля Эдуарда.

У короля родилось много сыновей – сплошь красавцы, отращивавшие модные тогда длинные, висячие усы. Хотя Джон Гонт был ниже и шире своего героического брата Черного принца, он оставался человеком видным и почти наверняка более умным. К первому браку он стяжал обширные угодья герцогства Ланкастерского; во втором, заключенном с испанской принцессой, – претендовал на трон короля Кастилии. Но его подлинной любовью, которой он был безоговорочно предан как верный муж, стала Катерина. Джеффри Чосер, таким образом, заключил брак, вплотную приблизивший его к королевскому дому Плантагенетов.

Джон Гонт жил у Олдвича в огромном Савойском дворце. Оттуда-то погожим летним днем, когда Дукет и крошка Тиффани шли к Чаринг-Кроссу и обсуждали преимущества профессии мясника перед ремеслом лучных дел мастера, неспешно вышел человек с раздвоенной бородой, который мигом углядел белую прядку в шевелюре мальчика, с улыбкой подошел и осведомился:

– Как поживает мой крестник?

Дукет поделился своей заботой, и тот, опять же недолго думая, заявил:

– А у меня как раз найдется для тебя подходящее дело!

Через неделю все устроилось. Дукет собрался покинуть дом на Лондонском мосту и перебраться к мастеру, с которым договорился Чосер. Летним утром он жизнерадостно отправился в свое новое жилище, имея при себе рейтузы на смену и пару новеньких льняных рубах, которые выдала ему жена Булла. Идти было меньше мили, но расставание есть расставание. Стоя в дверях, маленькая Тиффани спросила:

– Обещаешь навещать меня каждую неделю?

И он пообещал.

– А скучать по мне будешь? Каждый день?

– Конечно буду.

Но она еще долго стояла на пороге, глядя ему вслед.

Что касалось Джеффри Чосера, тот про себя улыбался.

– Твой хозяин – добрый парень, – заверил он мальчика, – но домочадцы, скажем так, необычные.

Однако большего не сказал, предоставив крестнику сгорать от любопытства.

Сырым весенним утром дама[38]Барникель взирала с супружеского ложа на свою одиннадцатилетнюю дочь Эми и готовилась к битве.