— Ох, дела наши грешные, — совсем по-старушечьи вздохнула Безменцева, усаживаясь за стол.

Ей не хотелось писать дневники и обходы в историях болезни, а потом идти на общебольничную конференцию. Здесь занудство и там занудство.

И дни какие-то пустые, день прожит, а вспомнить совершенно нечего.

И любовник — скучный старый брюзга. Папик в квадрате, неинтересный ничем, кроме своей должности.

Всплыло из памяти: «А жизнь тихонечко уходит, не то чтоб жизнь, а так…»[17]

— Говно! — громко окончила фразу Безменцева.

И вообще, наверное, это знак судьбы, что Светочка все тянет с приемным… Может, послать все к чертовой матери, и уйти в кадровую службу какой-нибудь компании — тестировать и собеседовать кандидатов в сотрудники и самих сотрудников? С таким опытом и знанием английского ее возьмут с удовольствием. Можно будет забыть и про психов, и про их истории болезни, и вообще про весь этот дурдом…

«И про доходы тоже, — подала голос жадность. — В кадровой службе тебе для начала больше полутора штук баксов платить не станут, если не меньше, а сегодня только сын Климашкина пятьсот баксов дал».

Пятьсот баксов были чем-то вроде «аванса за хорошее отношение». При выписке можно было ожидать еще столько же.

В настоящее время у Тамары Александровны было всего двое «совсем бесплатных» — Данилов и его бывший сосед по шестой палате Славик, которого никто не навещал. Со всех остальных лечащему врачу хоть что-то, да перепадало. «Хоть что-то» в понимании Безменцевой начиналось от пяти тысяч рублей. Меньшие суммы она считала «мусором», не заслуживающим того, чтобы об него «пачкать руки».

— Кадровая служба подождет, — вслух сказала Безменцева, раскрывая первую из историй.

Тем более что там тоже будут свои сложности. Здесь ты врач, почти небожитель, все перед тобой заискивают, а там будешь никем. Обычный сотрудник отдела персонала, не более того. И доброе отношение главного врача не стоит сбрасывать со счетов. Нет, уходить из больницы нецелесообразно…

«Да, а может, действительно вместо приемного пойти заведовать психодиагностикой? — мелькнула мысль. — Не такое уж и плохое отделение, если вдуматься. И больных самой вести не обязательно, разве что оставить за собой одну палату для самых любимых клиентов…»

И кто решил, что психиатрам надо ежедневно писать дневники? Вполне хватило бы одного раза в неделю. Только бумагу зря переводить и время попусту тратить. Это при лечении пневмонии каждый день динамика, а в психиатрии какая может быть динамика? Дурак, как его ни лечи, дураком и помрет, недаром ведь говорится, что горбатого только могила исправит!

Открылась дверь, пропуская в ординаторскую Галину Федоровну, другого врача второго отделения.

— Ну и зануду ко мне положили. — Галина Федоровна закатила глаза и в сердцах шмякнула тощенькой свежей историей о свой стол. — Вязкий как тесто, липкий как патока, тупой как пробка… Но у него такая милая жена…

«Милая» на языке Галины Федоровны означало «платежеспособная и нежадная».

— Да и сам он не ханурик какой-нибудь. — Галина Федоровна подошла к раковине и стала тщательно мыть руки. — Солидный мужчина, имеет собственный бизнес, что-то там связанное с компьютерами, причем, если судить по камням в ушах его жены, бизнес не хилый…

— Что ж он тогда к нам лег? — съязвила Безменцева.

— Какое мне дело до этого? — фыркнула Галина Федоровна. — Раз лег — буду лечить. Через три недели будет как огурчик, и галлюцинации свои позабудет, и нервишки в порядок приведет. Я уже поняла — главное не давать ему уклоняться от темы.

Галина Федоровна неодобрительно посмотрела на вафельное полотенце, висевшее около раковины, и, найдя его недостаточно чистым, вытерла руки полой халата.

— Перекусим? — предложила она, открыв дверку холодильника.

— Я на диете, — сказала Безменцева.

Позавчера, производя дома ревизию летнего гардероба, она обнаружила, что некоторые из вещей стали слегка узковаты в поясе, и немедленно ограничила себя в еде.

— Я тоже по молодости лет увлекалась диетами. — Галина Федоровна была лет на десять старше Тамары Александровны. — А теперь уже плюнула на них и, что самое интересное, за свои восемьдесят два килограмма никогда не вылезаю. Может соблазнить тебя бутербродом с семгой?

— Бесполезно, — улыбнулась Безменцева. — Вот закончу писать и буду есть свой грейпфрут.

Грейпфрута ей не хотелось. С куда большим удовольствием она бы съела бутерброд с ветчиной или даже два-три бутерброда. Невеселая штука жизнь, то и дело приходится себя ограничивать.

Мобильный зазвонил ровно в восемь вечера. Макс вообще был очень ответственным и пунктуальным — хоть часы по нему проверяй.

— Привет, Лен! — Голос Макса прямо-таки вибрировал бодростью и уверенностью в том, что все непременно будет хорошо.

«Плохие новости», — догадалась Елена и не ошиблась.

— Как дела? Не обеспокоил?

— Нет, конечно, — ответила Елена и деликатно предложила: — Перезвони на городской, я же дома. Чего зря тратиться? Или давай я тебе перезвоню.

— Не парься, я могу себе это позволить, — отклонил предложение Макс и сразу перешел к делу: — Ситуация такая. Лежит сейчас твой Владимир в коридоре, куда его вчера вывезли из надзорной палаты. Ведет себя хорошо, и сестры и врачи им довольны. Скорее всего, выписка не за горами…

— А диагноз? Какой у него диагноз?

— Шизофрения. Сегодня ему устроили персональный профессорский обход и подтвердили диагноз… Вот… тебе сначала читать?

— А у тебя разве история на руках? — От удивления Елена чуть не выронила трубку. — Ты что, там? В отделении?

— Есть такая штука — ксерокс. В приличных больницах он стоит в каждой ординаторской. Там же лежат истории болезни…

— И что — можно так вот прийти и снять копию?

— Ну, смотря кому прийти, и потом, зачем оповещать всех, что ты копируешь историю? Сделал свое дело, спрятал под халатом и уходи, пока не застали. Там же днем принято все двери запирать на стандартный запор, как в поезде, открывалка есть у каждого… Так что завтра могу тебе ее передать. Давай договоримся, как это лучше сделать. Ты в Центре завтра будешь?

— Не планировала.

— Ладно, заброшу тебе ее утром, по дороге на сутки.

— Так тебе же крюк придется делать! Давай лучше я…

— В семь утра по Москве и крюк можно сделать — дело минутное, — ответил Макс. — Не волнуйся. Сказал — значит заброшу. Оставлю у диспетчеров…

— Только ты в какой-нибудь конверт положи, поплотнее…