– В конце концов, он остался один, – подошёл к развязке истории Насыров. – И преследователи уже торжествовали, ибо были уверены – бежать бандиту некуда. Глубокий снег и тридцатиградусный мороз закрыли горный перевал. Пять или шесть самых нетерпеливых вырвались вперёд, чтобы взять бека, и пропали в ночи. Утром командир красного отряда повёл своих людей вперёд. Но вскоре взглядам потрясённых красноармейцев открылась ужасная картина: по снежному полю были разбросаны куски растерзанных человеческих тел. Это были их пропавшие товарищи! Но самое жуткое, что от места кровавой бойни в сторону мёртвого перевала уходила только одна цепочка следов. Это были следы огромного тигра. Перепуганные охотники без оглядки бежали назад, благо дорога шла вниз…

Одиссею уже не впервые приходилось выслушивать похожие истории. Они распаляли его любопытство: какой же он в действительности – этот полулегендарный «Чёрный хан»?

* * *

Благодаря взятому высокому темпу экспедиции удалось достичь очередного колодца, прежде чем он был приведён в негодность. В любую минуту здесь могли появиться вредители. Ягелло, не теряя времени, взялся за организацию засады, – расставил стрелков и объяснил каждому его задачу. Позиция имела форму подковы, обращённой краями в ту сторону, откуда предполагалось появление неприятеля. Пулемётчикам было приказано отрезать противнику возможность для бегства.

Примерно через полтора часа, как западня была готова, вдали показались девять всадников. Впереди, понуро сгорбившись, ехал Рустам Мануйлов. Одиссей вначале даже не узнал обычно молодцеватого чоновца. Но наблюдающий за приближением отряда в бинокль Ягелло подтвердил, что это действительно главный дезертир. Похоже бывшего чекиста одолевали мрачные думы.

Всадники приблизились шагов на двадцать. Подполковник подал знак притаившимся за камнями и в кустах стрелкам приготовиться, для чего поднял правую руку Теперь бывшим чоновцам было не миновать нацеленных в них пуль.

– Подождите – Одиссей осторожно тронул приготовившегося скомандовать «пли!» офицера за локоть.

Ягелло удивлённо взглянул на Лукова, однако без лишних вопросов подчинился и сжал пальцы в кулак. Это означало: «пока не стрелять!».

Торопливо перекрестившись, молодой человек поднялся из-за камня, который служил ему прикрытием, и крикнул Мануйлову, что желает говорить с ним:

– Я не хочу напрасно проливать кровь! Мы понимали друг друга, почему нам снова не попытаться это сделать?

Сперва Мануйлов схватился за оружие, как и все его люди. Но затем властным жестом заставил подчинённых опустить нацеленные на Одиссея карабины.

– Я готов говорить! – крикнул он Одиссею. И тут со стороны укрывающихся за камнями красноармейцев грянул одиночный выстрел. Мануйлов схватился за живот обеими руками и стал запрокидываться назад. С обеих сторон началась страшная пальба. И быть бы Одиссею убитым в первые же секунды вспыхнувшей перестрелки, если бы не Георгий. Ловкий индийский юноша в прыжке, как голкипер в британском футболе, бросился на начальника, и успел повалить на землю, прежде чем летящие в него пули достигли цели…

Одиссей лежал за камнем. Над головой его с неприятным жужжанием носились свинцовые шмели. Некоторые из них шлёпались о камень и с визгом рикошетили прочь. Молодой человек не принимал участие в бою. Происходящее казалось ему трагической ошибкой. Одиссей был почти уверен: в данном случае кровопролития можно было избежать. Найти бы того, кто своим выстрелом сорвал начавшиеся переговоры!

Но вот стрельба как будто пошла на убыль. Пулемёты уже не так часто подавали свой басовитый и сердитый голос. Очереди их стали отрывистыми. Вскоре всё окончательно смолкло. Можно было подводить печальные итоги: со стороны экспедиции один боец убит, и двое получили лёгкие ранения. Дезертиры заплатили гораздо более кровавую цену – пятеро из них погибли, ещё двое тяжело ранены, включая самого Мануйлова. Он лежал на спине с обескровленным серым заострившимся лицом. Дышал часто и трудно, но не стонал. Кира уже сняла с него портупейный ремень, и смоченной в марганцовке марлей обмазывала кожу вокруг крохотной чёрной дырочки на животе. Согнутые в коленях ноги мужчины постоянно двигались, на лбу и щеках его выступили капли пота, у него дрожали щёки и проступили вены на шее от страшного напряжения. Похоже, боль, которую он чувствовал, была просто чудовищной. Печать смерти уже легла на его заострившееся лицо.

Встретившись с пытливым взглядом Мануйлова, Одиссей в первый момент увёл глаза в сторону. Он ждал проклятий или хотя бы упрёков в вероломстве. Но вместо этого Мануйлов каким-то свистящим шёпотом, почти не заикаясь, стал рассказывать, что вчера они наткнулись на небольшую группу басмачей, которые засыпали колодец. Командовал ими одноглазый. Чоновцы атаковали бандитов и троих убили, но остальные сумели уйти.

– Вряд ли они посмеют напасть на вас… слишком уж их мало… Недавно их кто-то серьёзно пощипал… это явно ошмётки крупного отряда…. Большинство из них ранены… Но нагадить они ещё могут.

Мануйлов говорил торопливо, явно боясь умереть в презренном ранге предателя. Оказывается, он решил скрыть своё настоящее имя, ибо твёрдо порвал все связи с отцом и своим прошлым. К тому же боялся, что товарищи не будут ему доверять, как сынку богача. А потом уже было поздно открываться.

– Только запомни, начальник: я умираю коммунистом – таковы были его последние слова. По всему телу Мануйлова пробежала бурная дрожь. Он вдруг выгнулся дугой, лицо его исказила страшная гримаса. И тут же тело его обмякло, а глаза померкли за полусомкнутыми ресницами.

Одиссей снял шапку. Окружающие последовали его примеру. Рядом копали яму, к которой сносили со всех сторон тела убитых.

Луков вполголоса приказал всем, кто не занят ранеными, построиться.

– Кто стрелял? – так же негромко спросил он, когда все выстроились перед ним.

– Ну я! – небрежно объявился стоящий в стороне от всех комиссар. Взятую у кого-то винтовку с примкнутым к ней штыком Лаптев держал под мышкой, так как руки его находились в карманах. Он по-прежнему выглядел как гайдук – в бурке на голое тело с болтающимися на груди амулетами. Нелепый и одновременно крайне опасный человек, которого лучше не задевать – таким он показался Одиссею.

– А что?! – с гонором выкрикнул Гранит, выкатывая на Лукова наглые глаза. – Кто сказал, что нельзя стрелять в дезертиров и предателей?!

Комиссар осклабился в лицо Лукову.

– Да, это я подстрелил изменника революции, когда понял, что у тебя для этого кишка тонка. И нисколько не жалею о содеянном.

– И об этом вы тоже не желаете? – неприязненно глядя на Лаптева, кивнул на мертвецов у почти выкопанной братской могилы Одиссей.

Лаптев равнодушно взглянул на трупы, после чего перевёл наглый самоуверенный взгляд обратно на Лукова.

– Обыкновенное дело – война.

– Разве вам не передали мой приказ не стрелять? – вмешался в разговор подполковник, от которого почему-то сильно воняло чесноком.