После трудной горной дороги наши носильщики захотели отдохнуть и, пойдя к реке Джа-лин-дзян, наняли лодку, поставили туда нас в носилках, сели сами и поплыли по течению; к ним присоединилось еще несколько носильщиков тяжестей, и лодки наполнились до того, что люди сидели уже не только на лавках, но и на полу. С лодки нам было очень удобно любоваться берегами; на них замечательно ясно были видны мощные складки песчаниковых слоев, точно будто горы были сложены из рядов бумаги; местами были бомы; здесь видны были следы балконов, некогда тянувшихся над рекой на расстоянии верст двух или больше; теперь оставались только выдолбленные дыры в камне.

Незадолго до города Гуань-юаня, где мы должны были высадиться, нам открылось очень оригинальное зрелище. Вся береговая скала сверху донизу разделена пещерами и нишами, в которых стояли статуи богов; были между ними большие, в несколько сажен, были и маленькие, одни сидели по буддийскому обычаю, другие изображались стоя; некоторые пещеры рядами статуй очень напоминали мне наши древние христианские изображения, как будто виден иконостас древнего храма. Монастырь этот называется «Тысяча Будд»; в нем, говорят, живет до 500 монахов.

Город Гуань-юань, должно быть, очень старинный. В нем толстые крепкие стены и башни, его набережная выстлана плитняком, на пристани в реку спускаются лестницы. Мостовые здесь везде, на улицах, на дворах, в конюшнях и комнатах: везде вымощено крупными плитами и, кажется, везде одинаково грязно; даже дальше города большая дорога сплошь вымощена, где пошире – в несколько плит, где в одну, чтобы оставить только тропку для носильщика. Из Гуань-юаня мы выступили 15 февраля. Было тепло; на пашнях попадались цветущие бобы; капуста и редька были уже роскошны, а народ целыми семьями с ребятами всех возрастов работал на пашнях; пшеница была уже в четверть высоты, но вся остальная природа, нетронутая рукой человека, казалось, еще не просыпалась. Это производило странное впечатление.

Отсюда дорога опять пошла горная. В первый день она вся почти состояла из лестниц и была проложена по вершинам, так что вид открывался в обе стороны; внизу обыкновенно, как стёкла громадной оранжереи, видны были ряды залитых водой рисовых полей, а ближе к нам все пространство было разделено под пашни; между ними везде росли туи. Их темная мрачная зелень резко выдавалась на ярко красной почве. Туи оттеняли также и дорогу; здесь, нетронутые рукой человека, они достигали громадных размеров: в два-три человеческих обхвата бывал их ствол, и густые, нежные веточки хвои бросали тень далеко, – под ними почти не было травы; каждое дерево было так живописно, что просилось на картинку. По дороге, не прерываясь, шли носильщики: тяжести на мулах почти не встречались. Горные селения были тесны; их улицы часто также состояли из лестниц. Несмотря на красоту отдельных, в общем страна представляла ужасно скучный вид.

После нескольких дней в горах мы, наконец, спустились в Чентуфуйскую равнину; здесь ландшафт опять изменился. Перед вами почти все пространство залито водой; лишь оазисами выдаются деревеньки, осененные рощами бамбука, как будто гигантские страусовые перья опушают берега озер, или на холмах густые рощи туи скрывают красивые дома кумирен. Фасады некоторых из них и ворота, ведущие в их владения, иногда необыкновенно красиво украшены резьбой и покрыты красками, как будто это эмалевая игрушка. Чем ближе мы подходили к Ченту-фу, тем гуще было население. Последний день перед деревней, почти не прерываясь, шли по обе стороны дороги; ней было так людно, как в самое бойкое время на нашей иркутской большой улице. Носилки встречались почти на каждом шагу, не говоря уже о носильщиках тяжестей.

Носильщики, по-видимому, составляют особый класс населения в Китае; несмотря на общность профессий, они резко отличаются от извозчиков и погонщиков мулов. Последние одеваются чистенько в платье крестьянского покроя из грубой синей ткани, носильщики носят городской костюм, но он почти всегда с чужого плеча и притом иногда представляет одни лохмотья. Когда к нам в Си-ань-фу явились носильщики, мы были смущены их видом; нам казалось, что они представляют подонки городского общества; мне думалось, что только нас взялись нести такие оборванцы, и я конфузилась наших носильщиков, но потом мы увидали, что наши сравнительно франты; у других, даже чиновников-китайцев, встречались почти полуголые.

По-видимому, это народ, который владеет только крепкими мускулами и здоровыми желудками; зарабатывая сравнительно много, они ничего не сберегают; в дороге едят хорошо, и все свободное время проводят за карточной игрой, может быть, благодаря тому, что другие удовольствия – водка и опиум – им недоступны, как отнимающие силу. Между тем, как «извозчик» имеет некоторую собственность – телегу, мулов, может быть, даже землю, дом, крестьянское хозяйство, – носильщик не может иметь даже запасного платья, и, отправляясь в дальний путь, он одевается легко, как летом, хотя бы это было и зимой. Зато, находясь постоянно на службе у лиц привилегированного класса, они привыкли и на себя смотреть, как на привилегированных. Им, т. е. носильщикам, всегда уступают дорогу, в дянах им дают отдельную комнату и теплые одеяла на ночь; как только они приходят, им греют теплую воду, и они моют лицо, руки и ноги; ямщики не пользуются и половиной этих удобств, они даже всегда останавливаются в разных дянах; наши мульщики, привезшие наш багаж, всегда отправлялись ночевать в другой дян, может быть, более дешевый, а может быть, только боле приспособленный для их потребностей.

Быть носильщиком далеко не легкая работа, – у многих плечи или шеи стерты, ноги иногда пухнут, но, по-видимому, за эту работу берутся уже только здоровые люди; слабые и старые оставляют эту профессию или переносят маленькие тяжести на коромыслах и в корзинах.

Далеко, очень далеко отсюда, больше, чем за пять тысяч верст от Петербурга, а именно в Восточной Сибири, есть, как моим читателям, вероятно, известно, большое озеро Байкал. Озеро это так велико, что окрестные жители зовут его морем. В длину оно около восьмисот верст, а ширина его в самом узком месте доходит до двадцати верст. В это озеро впадает р. Селенга, которая начинается в Монголии, а вытекает из него Ангара, впадающая в Енисей. Вам уже, вероятно, известно, что Восточная Сибирь на юге граничит с Монголией и Маньчжурией. Озеро Байкал, хотя и находится в пределах Русского государства, но около него, а также и по Селенге, живет не русский народ, а народ монгольского племени – буряты. От русских буряты отличаются и наружностью, и образом жизни, религией и языком. Впрочем, в настоящее время они уже начинают заниматься земледелием, а лет сто или даже пятьдесят тому назад они были еще кочевники, скотоводы.

Это предисловие написала я потому, что мне хочется рассказать вам историю одного бурятского мальчика, отданного в русскую школу.