Галлиени, получив приказ Жоффра, осудил этот план за то, что он был «отклонением от реальности» и потому что в жертву приносился Париж. Как считал губернатор столицы, темп немецкого наступления не позволил бы французским армиям закрепиться на Сене и перегруппироваться. В штаб Галлиени поступали лишь отрывочные сведения о марше Клюка в юго-восточном направлении. Сообщений же о чрезвычайно великой находке капитана Фагальда пока еще не было. Вечером второго сентября Галлиени, ожидавший вражеского штурма, провел ночь в штабе, расположившемся теперь в лицее Виктора-Дюрю, женской школе, находившейся напротив Дома Инвалидов. Здание, скрытое среди деревьев и изолированное от улицы, имело меньше входов и выходов, чем Дом Инвалидов, и поэтому его было легче охранять. У дверей стояли часовые, телефонные провода связывали штаб с командирами всех дивизий в укрепленном районе Парижа. Оперативный и разведывательный отделы имели свои помещения, здесь же находилась столовая, в некоторых классах поставили койки, превратив их в спальни. Галлиени наконец смог, к своей радости, переехать в «настоящий армейский штаб, как на фронте».

На следующее утро ему уже точно стало известно о движении армии Клюка к Марне, мимо Парижа. Лейтенант Ватто, летчик парижского гарнизона, видел во время разведывательного полета, как вражеские колонны «скользили с запада на восток» в направлении долины Урка. Позднее эти сведения подтвердил другой летчик.

В комнате Второго бюро штаба Галлиени среди офицеров чувствовалось какое-то особенное возбуждение. Полковник Жиродон, получивший ранение на фронте, но «считавший себя годным к штабной работе», глядел, полулежа в кресле, на большую настенную карту, на которой цветные флажки указывали движение вражеских войск. Начальник штаба генерал Клержери вошел в комнату как раз в то время, когда от авиаторов поступили данные воздушной разведки. Флажки вновь передвинули, и путь частей Клюка теперь прослеживался совершенно четко.

Клержери и Жиродон воскликнули в один голос: «Они же подставляют нам фланг!»

Галлиени сразу увидел благоприятную возможность, открывавшуюся перед армией Парижа. Не колеблясь, он решил нанести удар по флангу германских армий правого крыла. Хотя в распоряжении Галлиени была армия Парижа с ее ядром — 6-й армией Монури, весь укрепленный район Парижа и находившиеся в нем части со вчерашнего дня поступили под командование Жоффра. Переход 6-й армии в наступление зависел от двух условий: от согласия Жоффра и от поддержки ее ближайшего соседа — английского экспедиционного корпуса. Войска союзников оказались между Парижем и флангом Клюка — Монури к северу, а Френч к югу от Марны.

Галлиени вызвал к себе своего начальника штаба генерала Клержери и провел с ним, по словам последнего, «одно из тех длинных совещаний, которые он обычно созывает для обсуждения очень важных вопросов — они длятся, как правило, две — пять минут». Это было в восемь тридцать вечера третьего сентября. Если армия Клюка не изменит направления своего движения, то, решили они, необходимо оказать на Жоффра максимальное давление и заставить его начать наступление общими силами. Авиаторы Парижа получили приказ с самого утра произвести воздушную разведку и полученные данные, «от которых будут зависеть важнейшие решения», представить командованию не позднее десяти утра.

Успех фланговой атаки, предупреждал генерал Хиршауэр, «зависит от успешного вклинивания в оборону противника», а 6-я армия не имела еще достаточной возможности для выполнения маневра так, как хотелось бы Галлиени. Намеченные рубежи занимали войска, измотанные до предела. Некоторые части прошли за день и ночь второго сентября более шестидесяти километров. Усталость подавила моральный дух солдат. Галлиени, как и его коллеги, считали дивизии резервистов «второсортными» войсками, а из них-то в основном и состояла армия Монури. Укомплектованная резервистами, 62-я дивизия во время отступления не имела ни одного дня отдыха, непрерывно вела бои и потеряла две трети офицерского состава. Эти потери восполнялись лишь лейтенантами-резервистами. IV корпус еще не подошел! И только «спокойствие и решительность» парижан, тех, кто не бежал на юг, вселяли надежду на успех.

Фон Клюк вышел к Марне вечером третьего сентября, преследуя армию Ланрезака и англичан. Союзники переправились через реку еще днем. Большая часть мостов через реку оказалась невзорванной вследствие спешки, усталости и неразберихи, характерных для отступления. Поток противоречивых телеграмм в отношении уничтожения переправ скорее навредил, а не принес пользу делу. Клюк захватил предмостные укрепления. Вопреки приказу не отрываться от Бюлова, он решил переправиться через реку утром и продолжить движение на восток в погоне за 5-й армией. Он отправил три донесения в главный штаб, сообщая о своем намерении форсировать Марну, но, поскольку беспроволочная связь с Люксембургом действовала еще хуже, чем с Кобленцем, командование узнало о нем только на следующий день. Германский штаб не имел контакта с 1-й армией почти два дня и поэтому ничего не знал о том, что Клюк нарушил приказ от второго сентября. Об этом стало известно уже после того, как германские войска перешли через Марну.

Немцы третьего сентября прошли примерно тридцать пять — сорок километров. По свидетельству очевидца-француза, солдаты, приходившие на отведенные квартиры, «падали от изнеможения, бормоча, как пьяные: «Сорок километров! сорок километров!».

Больше они не могли произнести ни слова. В ходе последовавших через несколько дней боев французы часто брали в плен крепко спавших немецких солдат, разбудить которых казалось невозможным. Это были дни страшного напряжения сил. И лишь желание войти «завтра или послезавтра» в Париж гнало их вперед, а офицеры не решались сказать им правду. В своем стремлении уничтожить французские армии Клюк не только довел свои войска до крайнего изнеможения, оторвался от своих линий снабжения, но оставил позади себя тяжелую артиллерию. Его соотечественник в Восточной Пруссии, генерал фон Франсуа, не сдвинулся с места до тех пор, пока не подошла тяжелая артиллерия и фургоны с боеприпасами. Однако Франсуа готовился к сражению, а Клюк, считавший, что ему предстоит лишь погоня за врагом да операция по прочесыванию, не принял никаких мер предосторожности. У французов, думал он, после десяти дней отступления моральный дух и энергия находятся на очень низком уровне, поэтому они, услышав звук горна, вряд ли повернут ему навстречу и пойдут в атаку. Немецкий генерал не беспокоился и о фланге.

«Клюк считает, что ему нечего опасаться действий парижской армии, — писал один офицер четвертого сентября. — После того как мы уничтожим остатки англо-французской армии, он вернется к стенам Парижа и предоставит IV резервному корпусу честь первому вступить во французскую столицу».

Приказ остаться позади для прикрытия с фланга общего наступления германских армий выполнить невозможно, прямо заявил Клюк главному штабу четвертого сентября, продолжая между тем движение вперед. Остановка на два дня, необходимая для того, чтобы Бюлов смог подтянуть свои войска, ослабит общее германское наступление и даст противнику время для укрепления своих сил. Лишь благодаря «смелой операции», проведенной его армией, удалось захватить переправы через Марну и открыть этим путь другим войскам. Как он отметил далее, «следует надеяться, что будут использованы все преимущества достигнутого успеха». В диктаторском тоне Клюка проскользнули гневные нотки, когда он спросил, почему за «решающими победами других армий» — он имел в виду Бюлова — всегда следуют «просьбы о помощи». Бюлов пришел в бешенство, узнав о том, что «замыкающий эшелон в тылу 2-й армии превратился, вопреки предписаниям главного штаба, в атакующий».