Найджел перевел дух и автоматически потянулся к бокалу с виски, но тут же поставил его на стол.

– После этого Джимми решил, что пора кончать с Чарльзом. Тот, конечно, знал, что задумал Джимми, и хладнокровно подыгрывал ему. Он притворился, будто брошенное ему обвинение совершенно его подкосило. Джимми приходилось спешить, чтобы успеть до того, как Чарльз придет в себя, – он прекрасно понимал, что Чарльза не удастся надолго вывести из игры обвинением, которое, как они оба знали, выеденного яйца не стоит. Джимми подошел к буфету, рассеянно налил себе персикового ликера, потом, извинившись, предложил мне. Третью рюмку, ту, в которую раньше влил содержимое капсулы, он поставил перед Чарльзом. Все это он проделал у всех на виду, ничуть не скрываясь. Я впоследствии мог бы поклясться, что никаких манипуляций с рюмкой Чарльза он не производил.

– Персиковый ликер!..

– Да, у него такой же запах, как у цианида. Он все продумал заранее. И вот Джимми говорит Чарльзу: «Остается только одно». А Чарльз сидит с оглушенным видом и механически повторяет за ним эту фразу. Он тоже играл – старался изо всех сил.

– Не понимаю, как Лейк не раскусил его, – покачал головой Блаунт. – Не мог же он в самом деле не чувствовать, что Кеннингтон слишком легко попался на удочку?

– Еще бы. Но, по-моему, для Джимми в тот момент главное было, чтобы я поверил в самоубийство, и он все внимание сосредоточил на мне, так что его просто не хватило, чтобы заметить, как вела себя жертва. Он объяснял себе поведение Чарльза тем, что тот испытал сильнейшее потрясение от его неожиданного выпада, ну и отчасти опьянением: Чарльз весь вечер много пил. Как бы там ни было, подготовив меня к тому, что Чарльз может совершить самоубийство, Джимми еще раз отвлек мое внимание. На этот раз он попросил меня поправить ему повязку, и я таким образом оказался на минуту спиной к Чарльзу. За эту минуту Чарльз, как предполагалось, должен был с отчаяния бухнуть цианидовую пилюлю в свой ликер.

– И вы попались на эту уловку?

– Как вам сказать? И да и нет. Я не сомневался, что Джимми что-то задумал. Он, несомненно, создавал атмосферу самоубийства. Но, должен признаться, я не думал, что это случится так быстро, у меня на глазах.

– Так была убита и мисс Принс. Прямо при свидетелях.

– Да, это верно, – сказал Найджел. – Мне нет оправдания. Признаться, Джимми меня в какой-то мере загипнотизировал. После того как Чарльз поднял рюмку и предложил помянуть Ниту, возникла какая-то гротескная ситуация. Чарльз буквально упивался разыгрываемой им сценкой. Джимми это нельзя сказать, что пришлось по вкусу. И тут Чарльз залпом выпивает свою рюмку – он ведь большой любитель поесть и выпить, я это и раньше заметил: представьте себе, пьет ликер, как пиво! А потом он сыграл, до жути точно, человека, проглотившего цианид. Я обомлел: такого я не ожидал. А Джимми крепко схватил меня и не дал побежать на помощь Чарльзу: наверное, испугался, что Чарльз успеет бросить ему обвинение, что тот отравил его. Мне он сказал: «Не нужно. Так лучше». Чтобы в сознании у меня поглубже запечатлелось, что Чарльз сам выбрал такой выход из положения. И когда Чарльз был «мертв», Джимми признался мне, что прибег к маленькому обману с повязкой, чтобы дать Чарльзу возможность покончить с собой, – «очень надеясь на то, что моя пилюля с ядом – у него». Я пошел к телефону. Но не успел я спросить у Джимми номер его врача – мы оба стояли спиной к столу, – как мы услышали голос человека, только что испустившего дух от отравления цианидом. Он спокойным тоном сказал, что здесь нужна только полиция. Тут у Джимми не выдержали нервы, на что и рассчитывал Чарльз. Мы обыскали его и нашли в кармане капсулу из-под яда – на самом деле яда там не было. Это была самая убийственная улика. Бедный старина Джимми!..

– Вот уж кого я не стал бы жалеть, – сказал Блаунт.

– Вы правы. Это верно. Но я ничего не могу поделать с собой… Стоит мне подумать об этой трагедии… Как Немезида ему отплатила руками той же самой женщины!..

– Вот-вот, руками той же самой женщины. Ниту Принс, вот кого вам нужно жалеть.

– А я жалею. Я бы ни за что не ввязался в это грязное дело, если бы не сочувствовал ей. Но я говорю не о Ните. Джимми делал это ради Алисы, и именно Алиса, сама того не подозревая, стала орудием фурий. Именно Алиса разрушила его первоначальный план представить смерть Ниты как самоубийство: она помешала ему вовремя спрятать в карман капсулу с ядом. Именно Алиса своим неожиданным появлением с братом в то утро предопределила будущий ход событий: ведь ее присутствие, если учесть, что у нее был сильнейший мотив ненавидеть Ниту, сразу делало ее одним из главных подозреваемых; если бы она не была в опасности, Чарльз едва ли стал бы себя утруждать уличением Джимми в убийстве. Ради Алисы Джимми пошел на убийство – чтобы понять, что смерть Ниты не сблизила их, а лишь углубила разделявшую их пропасть. За годы, когда она все больше отдалялась от него из-за романа с Нитой, Джимми создал в своем воображении нереальный образ Алисы, образ женщины, которая одна только и могла дать ему то, чего не способна была дать Нита, – душевное равновесие. Но вот он освободился, он снова был с Алисой – и снова увидел ее такой, какой она была на самом деле: существом рациональным, эгоцентричным, с водянистой кровью в жилах, занимательной собеседницей, с которой приятно проводить время, но женщиной, лишенной теплоты и способности любить. А в Ните Джимми открыл, что такое по-настоящему любящая женщина. В ней для него было слишком много женского, я знаю. Она была слишком любвеобильной, слишком требовательной, слишком собственницей. Но когда ее не стало, он обнаружил, что по-настоящему нужна ему была лишь ее любовь, со всеми связанными с ней сценами и терзаниями. Он разрушил эту любовь, убил женщину, которую любил, потому что не было в его натуре столько сил, чтобы вынести на своих плечах все богатство ее чувств. И все равно: именно этого ему не хватало. При одном воспоминании о Ните Алиса превращалась для него в призрачное видение…

– Да, сэр, – сказал Блаунт. – Немезида свое дело знает.