И только когда блокпост остался далеко позади, Иван нарушил молчание и спросил:

— Ну, и как нам это удалось?

— Да все очень просто, — с готовностью ответил дядька Степан, протягивая Тимофею бутылку с «дезинфекцией». — У нас этот номер называется «взять на испуг». Наш «полковник» никуда не заходил. Он только свернул за угол, а вы, ну и, конечно, стоявшие там солдатики, додумали ход дальнейших действий сами. А когда Тимофей вышел из-за угла, он всем своим видом показал, что разговор с командиром в вагончике состоялся и можно ехать дальше.

Тимофей в это время оторвался от бутылки и довольно рассмеялся:

— Степан, пора мне уже звание заслуженного артиста присваивать, не меньше…

Через Донец они переправились без особых приключений. Опять сработала надпись на стекле «груз 200» и вид важного полковника медицинской службы на переднем сидении «скорой» помощи. На другом берегу реки Тимофея уже ждал его «жигуленок». Коротко кивнув Черепанову и Маллою, «полковник» о чем-то пошептался с дядькой Степаном, хлопнул его по плечу и уехал.

Иван, сменив за рулем Маллоя, надавил на газ, выжимая из старого уазика все, на что он был способен. Был будний день, стрелка часов приближалась к двенадцати, и, наверное, поэтому дорога была забита до отказа. И чем дальше они уезжали от Луганска, машин становилось все больше и больше. О событиях на юго-востоке страны напоминали только колоны военных грузовиков, которые двигались в сторону Донбасса. Проезжая мимо них, Черепанов успевал заметить испуганные лица солдат, которые издалека видели надпись на их машине. Она была для них первым сигналом того, что война близко. И что дорога, по которой они едут, может оказаться для многих из них дорогой в один конец.

Задумка дядьки Степана с надписью «груз 200» срабатывала безотказно. Водители уступали им дорогу, местные жители смотрели с испугом и сочувствием, гаишники провожали пристальным взглядом. И только уже ближе к вечеру, оставив где-то справа от себя Харьков, Черепанов увидел в зеркало заднего вида машину ГАИ, которая некоторое время ехала за ними, а затем, обогнав на прямом участке дороги, быстро умчалась вперед. Но интуиция Ивана не подвела. Уже через пару километров он увидел сотрудников милиции с автоматами на плечах. Один из них поднял полосатый жезл и указал ему в сторону обочины.

— Что будем делать? — спросил Иван, глядя на своих попутчиков.

— Сидите на месте, — спокойно ответил ему дядька Степан. — Меня хлебом не корми, только дай пообщаться с родными ментами. Да и пропуск у меня всегда с собой.

С этими словами дядька Степан вытащил из-под сидения свою черную сумку и придвинул ее ближе к двери. Выйдя из машины, он двинулся навстречу гаишникам. В коротком белом халате и все в тех же трусах-шортах с обезьянами на пальмах он больше был похож на пляжного продавца пахлавы, чем на санитара. А когда его родственник поднял руки, приветствуя «родных ментов», Иван даже улыбнулся, пытаясь уловить обрывки их разговора.

Видно, слова дядьки Степана не убедили патрульных — поправив ремни автоматов, они направились в сторону их уазика. Обогнав милиционеров, дядька Степан с готовностью распахнул перед ними задние дверцы «скорой». Увидев забинтованный обрубок человеческого тела, те замерли, словно после удара током, а когда им в нос ударил еще и запах гниющего мяса — попятились назад. Один из них, уронив фирменную кепку на дорогу, сложился пополам в приступах рвоты.

— Ну вот, а вы мне не верили, — дядька Степан вытянул из своей сумки бутылку водки и протянул ее одному из милиционеров. — Держите, мужики, только этим и спасаемся. Ну, так мы поехали?

К Опошне они подъезжали уже в темноте. Взяв у дядьки Степана бумажку, на которой был записан адрес и телефон жены танкиста Валентины, Черепанов набрал номер. Их ждали… В трубке сразу же раздался взволнованный голос женщины. Валентина объяснила, как лучше проехать к дому и сказала, что будет ждать их на улице. К удивлению Черепанова, в ее голосе он не услышал жалостливых ноток — женщина говорила спокойно и уверенно. «Может, она не знает, что ее сейчас ждет?» — подумал Иван и перед тем, как отключиться, на всякий случай сказал:

— Вы бы детей куда-нибудь отвели.

— Не переживайте, я все знаю. Дети у соседей, — все так же спокойно ответила Валентина.

Городок оказался небольшим, и они без труда нашли нужную им улицу. Возле калитки одного из домов была заметна одинокая фигура женщины с накинутым на плечи белым платком.

Носилки с раненым в дом заносили Иван и Маллой. Когда они проходили мимо Валентины, та сняла с плеч платок и бережно укрыла им тело своего мужа:

— Вот ты, Коленька, и дома. Все будет хорошо.

В одной из комнат была приготовлена кровать, застеленная белоснежными простынями. Бережно переложив на нее тело раненого танкиста, Иван наклонился над ним, чтобы поправить сбившийся платок. И в это время он заметил, как веки Николая задрожали, а губы что-то прошептали. Наклонившись поближе, Иван услышал всего лишь два слова:

— Держись, браток…

* * *

В обратную дорогу они выехали только рано утром. Валентина не отпустила их, пока не накормила и не уложила спать. Усталость быстро взяла свое, и, уже засыпая, Черепанов слышал тихий голос Валентины, которая все говорила и говорила что-то своему Коленьке в соседней комнате…

От грустных мыслей его отвлек голос дядьки Степана, который из салона уазика перебрался на соседнее с водителем место.

— Вот ты, Ванька, у нас в роду самый умный, — тоном, не допускающим и малейших возражений, произнес он. — Так ты мне, парень, ответь — за какую такую Родину этот танкист свою жизнь положил? Он же родом не из Донбасса, мог бы здесь у вишневых садочках и отсидеться. А он вернулся и в ополчение пошел наравне со всеми. И танк свой направил на тех, кто пришел нас усмирять. А может, среди них был его земляк, одноклассник, друг детства?

За Ивана ответил Маллой, который всю дорогу дремал в салоне уазика:

— А он не за Родину пошел воевать — за правду. Только правда у каждого своя…

Который час? Черепанов только сейчас заметил, что за окном сгустились сумерки, а в доме напротив в некоторых окнах зажегся свет. Откинувшись на спинку стула, он устало закрыл глаза. И, словно в калейдоскопе, перед глазами опять побежали картинки: взорванный мост, оборванные провода линий электропередач, сгоревшие остовы машин, замершие на ближайшем к городу пригорке подбитые танки. А между ними — маленькая фигурка человека. Надетая поверх бейсболки каска делала его голову несуразно большой, а черный бронежилет только подчеркивал худобу ног, обтянутых потертыми джинсами и обутых в яркие новенькие кроссовки. Размахивая руками и постоянно указывая ими в сторону аэропорта, человек медленно подходил к постаменту, на котором были установлены большие металлические буквы — «Донецк». Сняв бронежилет, человек попытался взобраться на постамент. Когда ему это удалось, он стал на то место, где по всем правилам украинского правописания в названии города должен был находиться мягкий знак. Но его не было. Куски битого кирпича и торчащая в разные стороны арматура красноречиво говорили о том, что эту букву в названии города буквально выгрызали из бетона.