Московское княжество тогда и подняло голову. С подачи ли Рима, неизвестно, но внук Софьи Палеолог, Иван Грозный, не объявляя вслух о намерениях, дал приют главе степного духовенства и стал в 1547 году законным тюркским царем, значит, и верховным правителем Дешт-и-Кипчака. Пусть титул был скорее «теоретическим», чем реальным, но Рюриковича, потомка Алтая, признало народное большинство, уставшее от безвластия. То была крупнейшая политическая победа Кремля. Его явная удача.

Желания и серьезность намерений князя прочитывались с тех пор в его политике. Уже в 1550 году он собрал Земский собор, где утвердил не просто Судебник взамен тому, что принял его дед, Иван III, а документально утвердил свое царство. Расширил права и территории московского правителя. Речь шла о государственности в больших масштабах. В документе говорилось о перераспределении земель, об имениях и вотчинах, о роли служилого дворянства, о самосуде и многом другом, о чем прежде на Руси не говорили.

Следующий шаг царя – подготовка собора, который состоялся в 1551 году и вошел в историю как Стоглав. Собор интересен тем, что Московская Русь на нем публично отказалась от арианства и приняла тенгрианство, то есть религию Алтая в ее чистом виде! Этого требовали политика и митрополит.

Утверждать так позволяют решения Собора, которые доступны любому желающему. Исправить их или уничтожить иезуиты не смогли. Они многое исправили, многое уничтожили, но не то!

Собор, как известно, затронул тему богослужения, а именно устав и чинность служб, исправление служебных книг, новые правила иконописи, двоеперстие крестного знамения, пение «аллилуйя», некоторые важнейшие религиозные обряды. Утвердил он новое епархиальное управление и многое другое… Всех тех сведений достаточно, их можно выразить одной-единственной фразой: Московская Русь создала новую Церковь, с алтайскими порядками, которые делали Москву центром духовной жизни Дешт-и-Кипчака, его столицей вместо мусульманского Бахчисарая. Что, собственно, и стало!

Царь просто-напросто отказался от скандинавских символов, от «веры Одиновой», и собор зафиксировал это. Тем самым Русь вернулась к алтайскому истоку. Это подтверждает и то, что Стоглав не принял христианские святцы. Имена давались на прежний алтайский манер, с добавлением имени отца. Как было у тюрков.

Такой решительности и энергии от Ивана Грозного никто не ожидал.

У противников Москвы амбиции были скромнее и провинциальнее, им не хватало масштаба, замысла, интеллекта. Казань мало-помалу торговала рабами, поставляя их небольшими партиями на рынки Средней Азии, спрятанная в приволжских лесах, в политике она практически не участвовала. Астрахань (Аджи-тархан) лежала еще дальше от центра событий. Лишь Ногайская Орда была силой, но силой вчерашнего дня, пришедшей из времен Аттилы, она доживала свой век… Эти три ханства были некими фрагментами разбитой старинной вазы, осколки которой первым рискнул склеить крымский хан Мухаммед-Гирей. Он решил объединить их на платформе ислама, или, как говорили тогда, «поставить под бунчук Гиреев».

…В 1521 году казанский престол занял Сагиб-Гирей, брат крымского хана, это был первый посланник ислама. Через год Астрахань признала главенство «бунчука Гиреев». С ханской властью на Итиль пришел ислам, жизнь вроде бы начала меняться. По крайней мере, внешне.

Однако в события вмешалась Ногайская Орда, которая не желала менять древнюю веру предков. Ногайцы, эти лихие и горячие люди, захватили в Астрахани крымского хана со всей его свитой. И сами вторглись в Крым. Почти месяц опустошали они зажиревшие крымские города, не оставляя там камня на камне. Однако на власть не посягнули… На религию – тоже. После их набега в ханстве недосчитались половины населения, как сообщал в Москву русский посол Клычев, в Крыму осталось 15 тысяч татар.

Тем закончилась исламизация Дешт-и-Кипчака, а с ней – политика Крыма…

Настоящую опасность для Москвы представляло, пожалуй, Касимовское ханство, возникшее во второй половине XV века, когда усилился духовный разброд в Орде, там был город Биринчи (Брянск), где когда-то размещалась резиденция патриарха Дешт-и-Кипчака, святое место, особо почитаемое в Степи. О нем и вспомнили, другого пристанища отвергнутое духовенство не нашло. Касимовские «цари» и «царевичи», появившиеся словно из небытия, были из рода Чингисидов, то есть людьми не царской крови, поэтому их не признали за законных правителей. Видимо, они-то, эти самозванцы, и надоумили бояр Ивана Грозного на идею царства в Москве. Чтобы было все по строгой букве закона.

Московский царь, как известно, взошел на престол 16 января 1547 года семнадцатилетним юношей, «Грозным» стал не сразу. С детства его окружала Избранная рада из воспитателей-греков да русских бояр, которые при малолетнем правителе заботились о собственном обогащении и утехах. Политика их интересовала мало, зато она была уделом духовных лиц, которые загодя готовили юному царю программу его будущих действий. От них пришла в Москву идея царствования, потому что они лучше знали сокровенные тайны власти.

О серьезном воспитании малолетнего великого князя никто, конечно, не думал, он рос таким, каким рос. Видя с детства людей, которыми правили инстинкты и плотские страсти, принял разврат за правило жизни. Отсюда те неправдоподобные слухи, которые окружали московского правителя даже при жизни, что в них правда, а что наговор, понять нельзя… Иезуиты потом постарались, поработали над портретом первого русского царя, сделав из него не человека, а монстра.

Но что точно, в нем с детства жила болезненная самовлюбленность, унаследованная от отца, она сыграла роковую роль. Иван Грозный сам, своими собственными руками, поставил себя последним из Рюриковичей в ряду московских правителей. Его трагедии предшествовали события, которые пришли на Русь вместе с его бабушкой, обманувшей папу римского. Она навлекла гнев Запада на княжеский род, занесла над ним косу смерти. Хотя поначалу все складывалось удачно.

Молодой князь Московской Руси, выполнив все нужные формальности, по законам тюркской веры объявил себя царем. И был абсолютно прав. Это значило, что теперь ему подчинялись казанский хан и остальные ханы бывшей Золотой Орды, а также вся торговля и ее доходы. Его слова подкреплялись делами, Москва могла собрать войско в 150 тысяч наемников… Решение Ивана Грозного о царствовании, в отличие от касимовских «царей», звучало во много раз убедительнее, за ним стояла реальная сила. И это не все.

Иван Грозный как царь Дешт-и-Кипчака приглашал к себе в Москву отверженных ордынцев, приглашал знать соседних ханств на службу, для пришельцев создавал новые имения, вотчины, придумывал льготы и должности. То, в отличие от Крыма, было серьезной политикой. Продуманной, глубокой, перспективной. Москва не отталкивала людей, наоборот, привлекала, позволяла жить по старинным тюркским традициям… В условиях шаткого двоевластия то была самая лучшая линия поведения.

В ней и состояла идеологическая победа над Крымом.

Своим Судебником Иван Грозный объявлял, пусть не громко, претензии на «ничейное» наследство Золотой Орды, на ту его часть, которая не признала власть мусульманского Крыма. Документ контурно прописывал будущее страны на десятилетия вперед, он был составлен по-тюркски и для тюрков. Конкретно. В этом проявлялся интеллект правителя, масштаб его замыслов.