«Да, — сказал он. — Конечно». И он действительно договорился, чтобы Филд не занимал его делами по четвергам вечером. «Я сказал, мол, хочу выделить время для общения со своими девочками», — сообщил мне Хэчери за кофием с сигарой.

Я предложил ему щедрую плату за то, чтобы он продолжал сопровождать и охранять меня в моих еженедельных походах, не ставя инспектора в известность. Хэчери тотчас согласился, и мы скрепили сделку рукопожатием — моя ладонь утонула в его лапище.

Сейчас, декабрьским днем 1867 года, мы с инспектором Филдом тоже обменялись рукопожатием и зашагали по мосту Ватерлоо в разные стороны, полагая (по крайней мере, я полагал), что больше никогда не встретимся.

На той же неделе, когда я удалил инспектора Филда из своей жизни, у меня состоялась (на сей раз по моей просьбе) еще одна встреча, в ресторации «Петух и чеширский сыр» на Флит-стрит. Я умышленно опоздал, и к моменту моего прибытия Джозеф Клоу, одетый в дурно скроенный саржевый костюм, уже сидел за столом, явно чувствуя себя крайне неловко в обстановке, гораздо более изысканной и роскошной, чем привычная для водопроводчика и сына винокура.

Я подозвал сомелье и сделал заказ, но еще не успел сказать Клоу ни слова, когда плюгавый человечек нервно заговорил:

— Сэр… мистер Коллинз… если вы насчет того, что я остался на ужин тогда в октябре, то я нижайше извиняюсь, сэр, и могу лишь сказать, что ваша домоправительница миссис Г*** пригласила меня отужинать с ней, желая таким образом вознаградить меня за досрочное окончание водопроводных работ на верхних этажах, сэр. Если мне не следовало принимать приглашение… а я теперь понимаю, что не следовало… я прошу прощения и…

— Нет-нет, не извиняйтесь, — перебил я. Положив ладонь на грубошерстный рукав водопроводчика, я тотчас задал разговору иной тон. — Я попросил вас о встрече, мистер Клоу… вы позволите называть вас просто Джозеф?.. поскольку сам хочу извиниться перед вами. Уверен, тогда вечером, два месяца назад, вы могли ошибочно принять… и наверняка приняли… мой изумленный вид за недовольный. Я надеюсь хотя бы отчасти загладить свою вину перед вами, угостив вас отличным ужином здесь, в ресторации «Петух и чеширский сыр».

— Не стоит, сэр, право слово… — начал Клоу, но я снова перебил его.

— Видите ли, мистер Клоу… Джозеф… сейчас я говорю с вами как давний работодатель миссис Г***. Вероятно, она говорила вам, что служит у меня уже много лет.

— Да, — кивнул Клоу.

Нас прервало появление официанта, который узнал меня и восторженно поприветствовал. Клоу явно не знал, что выбрать из меню, и я сделал заказ на двоих.

— Да, — продолжил я, — хотя миссис Г*** все еще довольно молода, она и ее дочь уже много лет состоят у меня в услужении. Она нанялась ко мне, когда Хэрриет — так зовут ее дочь — была малым ребенком. Сколько вам лет, мистер Клоу?

— Двадцать шесть, сэр.

— Прошу вас, называйте меня просто Уилки, — горячо сказал я. — А вы будете Джозефом.

Молодой человек растерянно захлопал глазами. Он явно не привык переступать сословные барьеры.

— Вы наверняка понимаете, Джозеф, что я питаю к миссис Г*** глубочайшее уважение и считаю своим долгом заботиться о ней и ее прелестной дочери.

— Да, сэр.

Я попробовал вино и наполнил бокал Клоу до краев.

— Когда она рассказала мне о своей сердечной склонности к вам, Джозеф, я очень удивился… признаюсь, я премного удивился, поскольку Кэролайн… миссис Г***… за все пятнадцать лет нашего знакомства ни разу не отзывалась столь высоко ни об одном джентльмене. Но ее чувства и желания — для меня святое. На сей счет даже не сомневайтесь.

— Да, сэр, — повторил Клоу.

У него был вид человека, крепко получившего по голове одним из самых увесистых водопроводных инструментов.

— Миссис Г*** — молодая женщина, Джозеф, — продолжал я. — Она поступила ко мне в услужение совсем еще юной девушкой, почти девочкой. Несмотря на свои многочисленные хозяйственные обязанности и ответственное положение в моем доме, она женщина все еще молодая, примерно вашего возраста.

На самом деле третьего февраля, меньше чем через два месяца, Кэролайн исполнялось тридцать восемь.

— Отец выделил миссис Г*** значительное приданое, и я с превеликим удовольствием присовокуплю к нему известную сумму, — сказал я. — Разумеется, помимо приданого имеется скромное наследство.

Отец Кэролайн умер в Бате в январе 1852 года, не оставив ей ни приданого, ни наследства, и я не собирался прибавлять ни пол-пенни к этим несуществующим суммам.

— Уверяю вас, сэр Уилки, сэр… то был просто поздний ужин… Миссис Г*** хотела всего лишь вознаградить меня за усердие, — пролепетал Клоу.

Тут на стол принялись подавать блюда, у молодого человека глаза полезли на лоб при виде количества и качества пищи, и наш разговор принял совсем уже односторонний характер — я продолжал подливать Клоу вино и исподволь гнул свою странную линию, якобы бескорыстную, но в действительности насквозь лицемерную.

В то время моя мать тоже постоянно жаловалась и настойчиво требовала моего внимания. Она, по ее словам, начала страдать от мучительных болей непонятного происхождения. Так и хотелось сказать ей, что в семидесятисемилетнем возрасте боли непонятного происхождения (и возможно, порой даже мучительные) являются частью платы за долгожительство.

Моя мать всегда жаловалась на разные хвори и всегда была здоровой — здоровее своего мужа, умершего молодым; здоровее своего сына Чарльза, многие годы изнемогавшего от язвенной болезни, на поверку оказавшейся раком; и уж всяко здоровее своего бедного сына Уилки, который жестоко мучался ревматоидной подагрой и зачастую просто лез на стену от нестерпимой боли.

Но мать постоянно жаловалась и просила — почти требовала, — чтобы я провел с ней в Танбридж-Уэллсе несколько дней в рождественскую пору. Об этом не могло идти речи, разумеется, хотя бы потому, что Кэролайн тоже требовала, чтобы я провел Рождество или несколько дней в рождественскую пору с ней и Кэрри. О последнем также не могло идти речи.

Премьера спектакля «Проезд закрыт» была назначена на «день подарков» — второй день Рождества. Двадцатого декабря я написал матери:

Милая матушка!

В самый разгар хлопот по подготовке спектакля выбрал минутку черкнуть пару строк, дабы уведомить вас, что я приеду в Рождество, если не раньше.

Работа над пьесой подвигалась медленно и сопровождалась чудовищными трудностями. Мне пришлось заново переписать весь пятый акт — его я закончил только сегодня, — и премьера назначена на следующий четверг — сразу после Рождества!

Коли я изыщу возможность написать еще раз — напишу. В противном ж е случа е условимс я сейча с на том, что я всенепременно приеду в рождественский день. Если же мое присутствие не потребуется на репетициях в следующий понедельник и вторник, я объявлюсь раньше. У вашего замученного делами сына нет ни единой минуты досуга. Но работ а над пьесой наконец завершена — так что главная моя забота с плеч долой. Как же хочется мне насладиться тишиной и покоем вашего дома!