и медаль, а просто у них сердца горячи, и руки крепки, как сталь. Притворяться рабочим уже никто не хотел, да и инженеры из них вышли неважные, никто не работал по специальности. Но Раевского охватила ностальгия, и, засунув руку в ящик стола в поисках студенческих фотографий, он наткнулся на пуговицу.

Он со смехом рассказал историю сувениров, вернувшись за стол, и показал всем золотистую вещицу. Среди гостей оказался однокурсник, ставший, как оказалось, ювелиром. Он достал из кармана лупу и внимательно осмотрел предмет с гербом исчезнувшего государства.

— Это золото. Настоящее — не скажу, что внутри, но сверху точно золото.

Ему не вполне поверили, и просто подняли ещё один тост.

Когда гости расходились, Шеврутов задержался в дверях.

— Знаешь, отдай её мне, — сказал он. — На память. Очень нужно. Верну потом, а сейчас отдай. Я по-любому дам тебе больше, чем в любой скупке. Больше, чем в любом ломбарде, да и зачем тебе ломбард? Отдай.

Он вдруг достал из кармана увесистую пачку, неожиданно много нумерпованной бумаги, даже в то время больших нулей, и сунул Раевскому в руку.

На следующий день Раевский уехал к далёкому морю. Там он узнал об обмене денег — посредине лета меняли старые на новые, но менять их в чужой стране было негде. Но это не расстроило Раевского — он испытал странное облегчение.

Жизнь его удивительным образом обновилась.

В тот день на набережной он встретил бывшую жену, и случилось то, что иногда бывает с расставшимися. Когда они вернулись вместе, Раевский поменял работу, и жизнь прекратила свою гонку.

Шеврутов как-то отдалялся от них.

До Раевского доходили какие-то неприятные слухи. Их прежний товарищ был жесток в своих делах и не щадил ни своих, ни чужих.

Но и время было такое — жёсткое. И кто тогда не ел свой хлеб со слезами?

Чередой умирали родители друзей — и теперь старая компания встречалась на этих похоронах чаще, чем на днях рождения. Шеврутов там и вовсе не объявлялся, и Раевский это одобрял.

Известно было, что он обретается при правительстве, потом Шеврутов оказался смотрящим за какой-то крупной корпорацией — там, наверху, происходили схватки под ковром, уже невидимые снизу.

Однажды, совершенно случайно, Раевский увидел старого приятеля на экране гостиничного телевизора. Шеврутова назначили губернатором, и теперь его наставляло первое лицо. Звука не было, но и без слов становилось понятно: неважно, что говорят, а важно кто напутствует.

Бывший студент кафедры порошковой металлургии ничуть не изменился, вот только что-то было странное в его костюме, как-то он был странно застёгнут.

Двубортное тогда было в моде. Но на тёмно-синем его пиджаке одна пуговица была не чёрной, как все остальные, а блестящей. Раевский мог бы поклясться, что он узнал её.

Это была пуговица Сталина.

И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел.

19 июля 2020

Любовь к электричеству (2020-07-21)

Профессор пел старые песни. В песнях было про лыжи и горы и про то, что нужно вернуться, когда не хочется возвращаться.

Профессор пел надтреснутым голосом, страшно фальшивя, но в пустой квартире смутить это никого не могло.

Он был один, не считая того, что лежало у него за спиной на лабораторном столе, ― куча проводов поверх манекена. Но только непосвящённому это показалось бы манекеном, к которому приделано колесо от велосипеда.

Профессор сделал электронного человека. Более того, новый человек должен был уметь летать.

Человек был небольшим, метр пятьдесят ростом ― но такую уж удалось найти оболочку.

Сейчас Профессор перегонял в память андроида всё то, что тому полагалось помнить и знать.

Это была финальная стадия эксперимента. Профессор начал его ещё в восьмидесятом и десять лет собирал прототип. Но потом надломился мир, и Профессор, который не был ещё тогда Профессором, ощутил себя внутри железного контейнера, вокруг которого толпились неопрятные люди. Полтора года он продавал этим людям крупу, консервы и пиво. Его выручала способность к быстрому устному счёту ― там, где его хозяин только успевал достать калькулятор из-за пазухи, он уже выдавал точный ответ. Ответы сперва проверяли, а потом бросили. Правила жизни поменялись, и прочие навыки профессора стали не нужны.

Разве сгодилась любовь к электричеству: он научился обманывать счётчик электроэнергии, чем окончательно утвердился на рынке.

Прототип электронного человека был продан заграничным визитёрам, которые явились в институт, как гости из будущего.

Господин Стамп забрал всё ― вплоть до последней бумажки, не говоря уже о самом теле, в которое не успели вдохнуть электронную жизнь.

Профессору было жаль работы, но он знал, что начнёт её снова и сделает быстрее, чем прежде.

И действительно, он быстро наверстал упущенное.

Теперь у него за спиной лежал электронный человек, а перед глазами ползла зелёная полоска записи.

Дело было сделано, и Профессор пел:

Гаснет закат за горой,

Месяц кончается март,

Скоро нам ехать домой.

Сознание андроида включилось раньше, чем думал его создатель, и он, ещё лёжа неподвижно, слушал пение, отмечая фальшивые ноты. Он не очень понимал ещё, что происходит, но думал, что ему повезло. Повезло, так повезло ― сознание вещь невероятная и статистически недостоверная, а тут оно есть, да ещё данное ему в ощущениях. Эта фраза была чужой и ещё некоторое время искала себе место в закромах памяти. Запись шла, и андроид постепенно привыкал к ощущениям ― он специально подёргал кончиками пальцев ― пальцы двигались, повинуясь электронному сердцу.

Имя, важно было, какое дать ему имя.

― Ну что, малыш, проснулся? ― спросил Профессор, обернувшись.

Андроид открыл глаза.

Как только он сел на верстаке, колесо сзади повернулось, и андроид понял, что именно с его помощью он будет летать.

…Учился жизни он недолго ― он просто втыкал разъём в модем, и спал, впитывая в себя информацию.

С людьми было проще, чем он думал.

Беда оказалась в другом ― Профессор дал ему маленькое тело. Мальчик-подросток в нелепой, не по размеру, одежде, вызывал вопросы. В первый раз его даже привели обратно неравнодушные люди.

Надо было что-то придумать, тем более, что он быстро освоился и прижился в новом мире. Правила жизни людей были несложными ― люди оказались недоверчивыми (и оттого верили самым невероятным вещам), жадными (и оттого норовили расстаться со своими деньгами при каждом удобном поводе)и злыми