Это был обычный для Вильгельма курбет. Циммерман еще раньше заметил: «Когда ситуация становится критической, Его Величество первым это регистрирует и делает свои выводы». Теперь уже Тирпиц заговорил об отставке. 17 марта Баллин телеграфировал из Лондона: «Ваше Величество, я везу Вам союз с Англией», однако на следующий день там последовало официальное заявление о том, что миссия Холдена ни к чему не привела. Англичане и впрямь выдвигали неприемлемые условия: снять с обсуждения законопроект о флоте, а ничего более или менее привлекательного взамен они не предлагали. Главным препятствием с английской стороны была фигура Грея. Вильгельму очень не нравилось, что тот пытается обсуждать условия компромисса с германским послом: «Грей не понимает, кто здесь хозяин и что правитель — это я!» По его словам, английский министр «ведет переговоры как Шейлок». Вильгельм возложил всю ответственность за фиаско на посла, графа Вольфа Меттерниха — почему он не добился гарантий английского нейтралитета? Посол был отозван, его место занял Маршалль фон Биберштейн.

Холден утверждал, что, говоря об ощущении угрозы со стороны Германии, он выражает мнение всего кабинета. Однако в то время как Холден изо всех сил пытался убедить немецких партнеров умерить темп гонки морских вооружений, Черчилль, выступая в Глазго, презрительно отозвался о предмете гордости и любимом детище Вильгельма как об «игрушечном флоте». Тирпиц сухо откомментировал: эта речь «поставила под сомнение тезис о единстве кабинета». Британская пресса назвала речь Черчилля провокацией, и, по-видимому, так оно и было. Вильгельм телеграфировал Баллину 19 марта: «Соглашение — нарушенное Англией — мертво. Переговоры надо теперь вести на новой основе. Где в речи извинение за „игрушечный флот“?» Кайзер назвал напоследок британский кабинет министров «шайкой мошенников» и отбыл на Корфу. Характерны написанные им тогда строки:

13 февраля Вильгельм имел интересный разговор с промышленником Ратенау и с Гуго Симоном (будущим министром Веймарской республики). Обсуждали германо-английские переговоры об ограничения морских вооружений. Ратенау согласился с Вильгельмом: надо добиваться от Великобритании обязательства соблюдать нейтралитет. Возможности для этого, несомненно, есть, так как Холдена морское соперничество пугает. Вильгельм заявил, что его личное вмешательство будет достаточным для того, чтобы все устроить. Как отмечает Ратенау в своем дневнике, «кайзер хочет снова отправиться в Коу, чтобы все там уладить. Король ему доверяет. Его план: Соединенные Штаты Европы против Америки». По его мнению, турки и англичане поддержат эту идею и присоединятся: «Пять государств, включая Францию, вполне могут создать нечто».

27 февраля Вильгельм присутствовал на спуске на воду линкора «Принц-регент Луитпольд». Это был подходящий случай, чтобы поправить отношения с немецкими владетельными князьями вообще и с баварскими Виттельсбахами в частности. Из всех бывших правящих династий Виттельсбахи особенно болезненно воспринимали прусское засилье. Не следует забывать, что Германию часто сравнивали с мозаичным панно, которое, как пишет один автор, «только издали выглядит как единое целое, а на самом деле состоит из отдельных племен, каждое из которых гордится своей самобытностью и проявляет лояльность прежде всего к своему собственному монарху».

Прошел месяц, и Вильгельм все еще не оставил мысли о европейском объединении — «оборонительном и наступательном союзе», который включал бы и Францию. В марте по пути на Корфу Вильгельм сделал остановку в Вене. Он сообщил австрийскому министру иностранных дел графу Берхтольду о своем желании создать Тройственный союз — между Германией, Францией и Великобританией, направленный против новых мировых держав. Как он выразился, надо разъяснить этим островитянам, что «у британцев есть более серьезные соперники в мире, чем немцы, — в частности, Америка и Япония». Это не было случайным озарением кайзера — подобные идеи примерно в то же время выразил Кидерлен в интервью французской газете «Фигаро». Вильгельм дал поручение Бетману разработать соответствующие планы. И после 4 августа 1914 года идея европейского объединения не была предана забвению; правда, участие в союзе Великобритании уже не предусматривалось.

У Вильгельма давно были проблемы с британским послом Гошеном. С точки зрения кайзера, его следовало бы убрать. Если он останется, бушевал Вильгельм, то «нам придется вынуть из сейфа свой мобилизационный план, поскольку все будет ясно». Пришлось поломать голову над тем, кем заменить Маршалля фон Биберштейна на посту посла в Лондоне: если верить Бюлову, тот стал слишком часто прикладываться к бутылке. То же пристрастие имел Кидерлен, но об этом — чуть позже. Кто-то предложил кандидатуру Штамм-Хальберга. Вильгельма это буквально взбесило: «Нет! Он слишком боится англичан! И ему не дорог мой флот!» Кайзер хотел иметь в Лондоне человека, «который пользовался бы моим доверием, повиновался бы моей воле, исполнял мои приказы; и чтобы следовал одной-единственной директиве: когда по прибытии в Лондон Грей спросит его: „Ну, что Вы нам привезли?“, ответить: „Ничего; я прибыл, чтобы услышать, что Вы нам можете предложить“». В конечном счете послом в Лондон был отправлен князь Макс Лихновский — он не удовлетворял критериям дипломата, которые так красноречиво изложил кайзер. Позже на Лихновского возложили немалую долю вины за начало мировой войны. По мнению Бюлова, послу недоставало опыта для такого поста. Лихновскому было поручено добиться от британского правительства заявления о нейтралитете в любом европейском конфликте. Он провалил миссию. Впоследствии он стал одним из критиков «политики риска», которая привела Европу к войне: для сохранения мира, по его мнению, было сделано недостаточно, учитывая взрывоопасность ситуации тех лет. Между тем с легкой руки Холдена стали нагнетаться настроения пессимизма и отчаяния. Британия, как утверждалось, не потерпит германского господства на континенте и в случае необходимости выступит на стороне Франции.

Вильгельм теперь все реже находился в Берлине. На Корфу он узнал о гибели «Титаника». В половине восьмого утра 15 апреля 1912 года он ворвался в комнату Мюллера, восклицая: «Страшная новость, я просто не в себе, жуткая катастрофа! Представь себе, „Титаник“ потонул!» Мюллеру было отдано распоряжение отправить телеграммы соболезнования королю Георгу, британскому правительству и компании «Уайт стар». Кайзер с нетерпением ждал новых сообщений, а пока снова и снова вслух зачитывал телеграмму с печальным известием всем, кто попадался под руку — включая прислугу. С 10 июля по 6 августа состоялась очередная «северная экспедиция». Произошло свидание с русским царем; Вильгельм хотел, чтобы оно стало венцом его личной дипломатии, но ничего не получилось.

11 сентября Вильгельм прибыл с государственным визитом в Швейцарию по приглашению президента страны Людвига Форрера. Швейцарцы плохо подготовились к приему; карету, которая могла бы удовлетворить Вильгельма, в последний момент арендовали у какого-то жителя Цюриха. Кайзер был в мундире гвардейского стрелкового полка, который ранее назывался Невшательским. Было ли это свидетельством уважения к хозяевам или афронтом по отношению к ним, сказать трудно. Невшатель до 1857 года был личным владением прусской короны, и отца Вильгельма, тогда кронпринца Фрица, с трудом удалось удержать от попытки вернуть его с оружием в руках. У кайзера состоялся забавный разговор с корпусным командиром швейцарской армии. Вильгельм спросил, что предпримет генерал, если в страну вторгнется сто тысяч германских солдат. Генерал дал достойный ответ: «Буду стрелять». Тогда Вильгельм задал тот же вопрос, удвоив численность гипотетической армии вторжения. Генерал пожал плечами: что ж, его солдаты будут стрелять вдвое чаще.