Джип «Чероки» съехал с трассы и по заметенному большаку подъехал к монастырю. Ленчик постучал в дубовые монастырские ворота и, когда сбоку от них открылось маленькое окошко, сказал внутрь его:

— Мне бы нового монаха вашего, Алексеева, увидеть. Родственник к нему приехал из Москвы.

— Нетути в обители брата Олександра, — ответил из окошка заспанный голос. — Захворал. Преподобный отче Мирослав в свой дом забрал больного, для присмотру.

— Блин! — выругался Ленчик по дороге к городу. — В дом попа лезть, там меня знают как облупленного.

— Покажешь хату, и вали трахать Бизючку, — ухмыльнулся Гундосый и, грязно выругавшись, нажал на тормоз — от небольшой группы людей, мерзнувших на автобусной остановке, отчаянно махая руками, отделилась фигура в рясе.

— Поп! — запоздало воскликнул Ленчик, когда джип уже проскочил остановку. — Чего он тут?

— Какой поп? — дернулся Гундосый. — Мирослав энтот, что ли?

— Он самый.

Шабутский подбежал к остановившейся машине и, увидев на переднем сиденье юного зама, запричитал:

— Ваше превосходительство, монаха из обители срочно в больницу, в Калугу надо, — показал он на прильнувшего к березовому стволу Алексеева. — Худо совсем к ночи ему стало, до утра может не дожить.

— Какого монаха? — оторопел Ленчик.

— Олександром он в миру наречен.

— А фамилия у монаха есть? — продолжал интересоваться представитель власти.

— Так Алексеев его фамилия. Гундосый хохотнул и сунул руку за пазуху.

— На остановке люди, — испугался Ленчик. — Отвезем от города и…

Гундосый кивнул Мерину, и тот, подхватив за руки Алексеева, усадил его на заднее сиденье джипа.

— Везучий ты, Славик, — повернувшись к Мирославу, хохотнул юный зам. — Мы как раз в Калугу намылились.

— Тебе-то чего, поп, в Калугу мотаться? — сказал молчавший до этого Мерин. — Без тебя положим монаха. Я с завхозом областной больницы вась-вась.

— Нет-нет! — замахал руками Шабутский. — Я сам должен положить брата Олександра, и дела у меня в области имеются…

— Дело твое, поп, — недовольно пробормотал Мерин. Такую кликуху он получил за постоянно отвисшую челюсть на длинном лошадином лице и равнодушные ко всему, тусклые глаза.

…Поземка стелилась по асфальту серым рваным полотенцем, секла продольными полосами стекло джипа. Алексеева укачало в теплом салоне, и он еле слышно постанывал.

— Съешь пирожка, брат Олександр, глядишь, полегчает, — попросил его Мирослав.

Тот отрицательно замотал головой и надсадно закашлял. Сидевший рядом с ним Мерин брезгливо отодвинулся и, не переставая месить зубами жвачку, уставился в окно.

— Укол в больнице сделают, поспишь, а там, глядишь, поставят эскулапы тебя на ноги, и еще женим, — улыбнулся Алексееву Мирослав и накрыл его колени полами тулупа.

От однообразия дороги и музыки, звучащей из магнитофона, отец Мирослав на несколько минут провалился в сон…

…Секутся с ордынцами не на жизнь, а на смерть всадники на черном коне и со шрамом через все лицо — на белом коне. Гонят они поганых от входа в горящую Златоглавую. А огонь-полыхалище уже бушует в церковном приделе. И бросился Мирослав спасать древние лики святые. А за ним поспешил в огонь воин, не крепкий телом, но сильный духом. Вдвоем сбивают они жадное пламя, уже подбирающееся к иконостасу. Краска лопается от жара, сворачивается в жгуты, и кажется, что святые, изображенные на ликах, корчатся в муках адских. Вдруг сверху внезапно раздается треск, и горящая церковная кровля в снопах искр, взметнувшихся выше оплавленных крестов, обрушивается в церковный придел, погребая под собой Мирослава и воина не крепкого телом, но сильного духом.

Промелькнула какая-то заметеленная деревенька. Впереди стелилась поземка: ни огонька, ни света фар встречного автомобиля. Ленчик посмотрел в зеркало заднего обзора и толкнул коленом сидящего за рулем Гундосого.

— Ага-а! — проворчал тот и остановил джип на обочине. Выйдя из машины, все трое помочились на переднее колесо, перекинулись несколькими фразами.

— Братаны, а попа чо, тоже, а?.. — спросил Мерин.

— Поп он или дьякон — все равно свидетель… — ответил Гундосый. — По киче скучаешь, пацан?

— Лучший свидетель — мертвый свидетель, даже если он поп, — нервно хихикнул Ленчик и перебежал на другую сторону трассы.

Мирослав, смутно понявший из сна своего тягостного, что сейчас должно произойти, прошептал:

— Укрепи, Господи, дух наш в час последний и прости нам с братом Олександром все прегрешения наши!.. Аминь…

— О чем ты, отче Мирослав? — сонно спросил Алексеев. Ответить Мирослав не успел. Гундосый и Мерин вытащили их из машины и столкнули в кювет.

— Ироды!.. Анафеме предаю вас, ироды, и весь ваш род до десятого… — заслоняя собой ничего не понявшего со сна Алексеева, выкрикнул Мирослав.

Дула двух пистолетных стволов, расцветших вдруг яркими огненными крестами, оборвали его крик…

…Взметнув снопы искр выше оплавленных крестов, на Мирослава и Алексеева обрушилась горящая церковная крыша, и огненная река стала быстро уносить их от горящей в ночи Златоглавой…

— Скорее добивайте их! — визжал подбежавший к кювету Ленчик.

Но стоящий у колеса на коленях Мерин лишь согнулся. Его рвало одной зеленой слизью. Гундосый же, глянув с презрением на него, хохотнул и сделал поочередно два контрольных выстрела в головы жертв.

На обратном пути в город юного зама трясло как в лихорадке. Он сунул Гундосому пакет с шестью тысячами долларов и забился в угол джипа. Остальные четыре он заранее отложил себе в качестве гонорара за «услуги» фирме «Феникс».

Поступив в Высшую комсомольскую школу, Ленчик близко сошелся в Москве с курсантами ВКШ, прошедшими Афганистан. От них пахло порохом, мужской силой и уверенностью в своей избранности, которой не хватало изнеженному сыну партийного номенклатурщика. Песни под гитару об их боевых подвигах он был готов слушать в общаге в Вешняках ночи напролет.

Но комсомол, а с ним и ВКШ скоро приказали долго жить. Вот тогда-то, прежде чем разъехаться кто куда, один из афганцев предложил Ленчику вступить в секретную организацию под названием «Феникс». Цель ее — тайное противодействие инородцам, захватившим власть, и борьба за «Единую и Неделимую Россию». И, долго не раздумывая, Ленчик с радостью согласился. После этого он прошел трехнедельные курсы «моральной» подготовки в одном из карельских пансионатов.

Принадлежность к тайне возвышала его в своих глазах над профанами, избранность пьянила ожиданием будущих романтических подвигов. Из лекций Ленчик не понял, с кем готовили их бороться и какой должна быть будущая «Единая и Неделимая», но хорошо понял, что в стране грядет приватизация, и с усердием слушал лекции по методам захвата государственной собственности в частное владение. После участия в нескольких безобидных акциях против инородцев его снабдили паролем, шифрами, но главное — долларами на приватизацию и приказали ждать часа «X», в который он должен выполнить любой приказ, поступивший из Центра.