Предстояло провести ночь в Анже. Именно здесь я осуществлю свою идею, пущу в ход колдовское искусство. Накануне всю долгую бессонную ночь я промучилась, обдумывая свой сон, и пришла к следующему выводу: мне нужно снова, не откладывая, начать практиковаться в своем ремесле. А если я этого не сделаю… Мной двигала сильнодействующая смесь страха и интриганства, отваги и отрицания. Разве я не оказалась уже однажды близко, слишком близко от смерти? Наверно, да. И ради чего? Чтобы увидеть в глазах птицы непонятные картины из своего будущего?.. Ах да, все это делалось ради служения Ремеслу. Служение Ремеслу – вот что влекло меня. Но в следующий раз, в этот раз, я найду ему более практическое применение. Не для себя, для Мадлен.

Сообщив духам, что у меня есть идея, суть которой я им тогда не раскрыла, я сказала также, что хотела бы сделать остановку в Анже и уже отдала приказание кучеру. Отец Луи был согласен: его ничто не волновало до тех пор, пока мы на пятую ночь новолуния не доберемся до перекрестка у могилы Мадлен. Да, чтобы помочь ей обрести вечный покой, потребуется ждать новолуния, следить за календарем.

Итак, Мишель свернул с берегов Луары к Анже, расположенному вдали от моря на Майене, притоке Луары. Я остановилась в гостинице близ древней городской крепости: этот замок был выстроен для безопасности, а не для красоты. Анже был очарователен, только несколько мрачноват с виду. Я размышляла, смогу ли когда-нибудь привыкнуть к толпам народа, множеству незнакомых лиц вокруг, городским пейзажам.

Через час меня вели по темной и узкой лестнице со ступеньками из добываемого в этих краях аспидного сланца, благодаря которому город получил название «Черный Анже». И действительно, казалось, что ступеньки, гладкие и темные, как речная вода ночью, вытесаны из обсидиана. На каждой узкой ступеньке меня охватывал страх, что я вот-вот соскользну вниз, в неосвещенный лестничный пролет, потому что с трудом сохраняла равновесие: в руках у меня были скромный ужин, фонарь, медный колокольчик, сумочка Себастьяны и две наши «Книги».

Когда мы наконец поднялись на лестничную площадку, хозяйка гостиницы вручила мне тяжелый ключ. Она была женщиной полной, однако крутой подъем, казалось, ничуть не утомил ее. Поблагодарив меня за проявленное терпение, она спросила, не нуждается ли в чем-либо «месье».

– Нет, у него все есть. Вернее, у меня все есть, – неловко поправилась я. Она недоуменно посмотрела на меня, но, поскольку ей, видимо, приходилось иметь дело и с куда более странными, чем я, особами, выслушала слова благодарности и удалилась.

Комната пряталась под самым навесом крыши одного из тех теснившихся на узких улочках Анже старых домов, каркасом которых служили уложенные крест-накрест балки. Дома эти словно наклонялись вперед, тень от них падала на улочки даже в полдень. В скошенном потолке было проделано единственное окошко, далеко внизу струился Майен, чьи воды некогда заполняли крепостные рвы соседнего замка. Высунувшись из окна и посмотрев налево, можно было увидеть знаменитые крепостные башни, жуткие сооружения из темного камня и аспидного сланца, единственным украшением которых была опоясывающая их посередине полоса яркого камня.

– Что ж, – сказала я себе, – это мне вполне подойдет.

Прошлой ночью, когда я пришла в себя и привела в порядок свои мысли, я читала «Книгу» Себастьяны, особенно запись, сделанную вскоре после Греческого ужина, – о некоей сестре, которая всевозможными способами пыталась избежать участи всех ведьм – прихода крови. (Себастьяна пишет, что эта сестра тем не менее умерла именно так: кровь настигла ее в одном финском городке в 1802 году.) Себастьяна описывает одну из таких попыток, предпринятых этой безымянной сестрой. В трех довольно коротких фразах рассказывается о том, что ведьма, конечно, потерпела неудачу, но однажды ей удалось остановить поток крови у овцы с отрубленными ногами. Заклинание в случае с этой несчастной овцой, разделанной живьем, включало названия «четырех рек, вытекающих из Эдема», упомянутых в Первой Книге Моисеевой; во всем остальном заклинание было вполне заурядным.

Почему бы и нет, подумала я. Мадлен, конечно, не животное со скотного двора, но все же…

Ту ночь я провела в одиночестве, лежа в маленькой тихой и чистой комнате на том, что было предназначено служить кроватью, рассчитывая, что призраки не явятся до тех пор, пока я через несколько часов не позвоню в колокольчик. Я попросила Библию у хозяйки гостиницы, и она тут же с радостью принесла мне ее. Хоть я и устала, но все же сомневалась, что смогу уснуть. Библия и «Книга» Себастьяны лежали подле меня, я была взволнована, и мне не терпелось приступить к колдовству, мысли мои метались, как мышь в лабиринте. Буду читать… Но пока я лежала на тонком соломенном тюфяке, свежий речной воздух, проникнув через открытое окно, наполнил комнату. С заходом солнца заметно похолодало. Натянув на себя старенькое рваное одеяло (кусок черного хлеба, сыр и соленая свинина были уже съедены), я сбросила башмаки, купленные недавно в Рене. Гостеприимная тишина этого дома вызвала во мне необъяснимый прилив благодарности к хозяйке гостиницы, не докучавшей мне расспросами. Да, наступила наконец тишина, нарушаемая лишь шумом реки. И это после многих часов скрежета колес берлина по бесконечным дорогам! Так я лежала, обессиленная и взволнованная, чувствуя, однако, приятную тяжесть в желудке, готовая читать Слово Божие… но не успела даже взять книгу в руки: меня сморил сон.

Через некоторое время я внезапно проснулась: левая рука лежала на Библии. Правой я лихорадочно шарила подле себя: да, «Книга» Себастьяны была здесь.

И вновь – обе руки на книгах – я отдалась во власть сна. Проснулась, опять гадая: который час? А если точнее: долго ли еще осталось до полуночи?

Надев башмаки, я не без труда спустилась вниз по темной лестнице, прошла через общие залы гостиницы, пустые, но наполненные густым дымом и запахом тушеного мяса, и выбралась на узкую улочку. С собой я взяла обе книги: Себастьяны и… Бога – и теперь стояла на темной улице, держа их под мышками. От булыжников мостовой несло холодом, в воздухе стоял запах реки и дыма от бесчисленных городских дымоходов. Глядя вверх на темные деревянные дома, которые, казалось, наклонились над улицей и смотрели на меня, я гадала, в какую сторону идти. Карты и путеводители, которые должны были направлять и разъяснять, остались в экипаже. Я ничего не знала об Анже, но все же решила идти по улице, ведущей вниз от гостиницы и замка-крепости, господствовавшей над местностью.

Вскоре я увидела на городской башне, что до полуночи осталось еще два часа. Это подтвердили и часы, висящие в витрине charcuterie[110]среди мертвенно-бледных свиных голов и покрывшихся коркой брусков паштета. Только тогда я решила отыскать таверну и, должна признаться, наслаждалась, просто упивалась своей нынешней свободой. (Разве я могла раньше ходить куда-нибудь по собственному желанию, а не потому, что это предписывал монастырский распорядок или даже мои спасители?)

Таверну с невероятным названием «La Grosse Poule»[111]я обнаружила немного дальше, вниз по реке. Там сидели лишь несколько завсегдатаев, людей, очевидно, видавших виды, и я уединилась в темном углу с кружкой пива и Библией. Читала я при свете единственной тонкой сальной свечи. И хотя она очень быстро догорела, лишив меня своего скромного тепла, но зато косые взгляды жителей Анже бросали меня в жар. К счастью, они вскоре примирились, что среди них чужак.