— Не сказала бы, — возразила Натали. — Мы ближе к Форт-Пенну, чем к Скрэнтону.

— Но ведь это все равно угольный район? — настаивал Эд.

— Разумеется, там расположена штаб-квартира компании «Коул эн Айрон».

— Ясно, — кивнул Эд, привыкший к уважительному отношению со стороны докторов философии.

— Сидни… мой муж частенько наезжал туда еще до того, как мы поженились, — вставила Грейс.

— И к кому же он туда ездил? — поинтересовалась Натали.

— Да не помню уж, когда это было.

— А вы попробуйте, любопытно все же знать, с кем он там встречался.

— Ладно, ему сдавать, подрезайте, — положил конец этой игре в вопросы-ответы Джордж Уолл.

Все снова сосредоточились на игре, что отвлекло внимание от Грейс, которая как раз завела первый за последние два года роман. Ближе других к этому секрету подошла Бетти Мартиндейл, сказавшая ей однажды: «Отлично выглядишь в последнее время, Грейс, не так, если будет позволено сказать, напряженно, как раньше. Хорошо, что ты снова выходишь в свет, встречаешься с людьми. Я очень любила Сидни, но ему не понравилось бы, если бы ты стала затворницей. Я давно собиралась тебе это сказать».

Бетти в некотором роде заменила Конни, но трое детей почти не оставляли ей свободного времени, и к тому же она не была так же требовательна по отношению к Грейс, как Конни. Приближаясь к сорока, Бетти сделалась в меру недовольной жизнью дамой, хотя и это означало прогресс по сравнению с капризной девицей, какой она была в отрочестве. У Бетти был независимый доход, и весьма немалый, Эдгар в качестве консультанта железнодорожной службы Форт-Пенна и нескольких более мелких компаний зарабатывал примерно столько же. Она носила очки в роговой оправе и, по словам знакомых женского пола, совершенно не интересовалась одеждой, но это было не так, Бетти уделяла ей ровно столько внимания, чтобы соответствовать избранному стилю: элегантные костюмы из плотной ткани от «Манна и Дилкса», пальто из верблюжьей шерсти, фетровые шляпы, туфли на плотной подошве. Она всегда выглядела так, будто только что вернулась с полевых испытаний, в то время как Грейс, одевавшаяся так же, — словно на них только отправляется. Другое различие между двумя женщинами заключалось в том, что даже в вечернем платье Бетти походила на охотницу, хотя на самом деле собаками совершенно не интересовалась, а огнестрельного оружия побаивалась. Она неплохо играла в теннис и красиво плавала, и при виде ее в теннисном или плавательном костюме женщины говорили, что с такой фигурой надо что-то делать. Что-то с ней и делалось, хотя и не буквально в том смысле, что имели в виду женщины: Бетти и Эдгар не были красивой, сногсшибательной, даже просто интересной парой, но они идеально подходили друг к другу и, прожив вместе пятнадцать лет и родив трех детей, по-прежнему любили друг друга, как никто в Форт-Пенне, а возможно, и во всех Соединенных Штатах Америки. Друзей всегда поражало, когда им приходилось убеждаться, сколь много Эдгар и Бетти, эти убежденные однолюбы, остававшиеся до свадьбы девственниками, знают о сексе; между тем секрет заключался в том, что они постоянно совершенствовались и экспериментировали вдвоем. Лабораторией их была собственная спальня. Что же касается недовольства жизнью, то оно не имело никакого отношения к постельной неудовлетворенности. Скорее Бетти просто завидовала — завидовала подругам, у которых растут красивые дети, что особенно бросалось в глаза, контрастируя с ее долговязой костлявой троицей, в которой каждый с самого детства носил очки. Причин завидовать достатку других женщин у нее не было, но плохо, что она была лишена дара тратить свои деньги с удовольствием и приятностью. Ее дом, машина, перчатки, прическа, общественное положение в городе — все это было заурядно, не сравнить с женщинами, которые не обладали и четвертью ее доходов. Она всегда любила читать, но вот ее золовка Натали Бординер, которая прочитывала в год не больше четырех книг, в компании заливалась соловьем, а Бетти только оставалось слушать вместе с остальными. С другой стороны, вроде как в порядке компенсации за всю эту потаенную зависть, Бетти могла похвастаться заслуженной репутацией человека во всех отношениях доброго и щедрого. Например, она, Бетти, трудно расставалась с деньгами, и все же она раздавала их. Она навещала больных, хоронила мертвых, одалживала машину, привечала детей, у которых заболели родители, отправляла поздравительные открытки друзьям и по большим, и по мелким поводам. Получаемые ею счета за цветы, сладости, книги, шампанское были столь велики не просто потому, что она сама любила все это. Она придерживала дверь в магазин, чтобы та не ударила следующего за ней посетителя, а проходил не один, а шестеро. И еще кое-что, о чем Грейс не подозревала и так и не узнала, — именно Бетти решающим образом способствовала тому, что сплетни про роман Грейс с Роджером Бэнноном стали считаться дурным тоном. Однажды, оказавшись в помещении Красного Креста вместе с еще двадцатью дамами, Бетти решительно заявила, что с нее хватит.

— Кое-кто из нас вырос с Грейс, мы считаемся ее подругами, так давайте же вести себя как подруги. Ну а что касается тех, кто почти не знает Грейс, никогда не бывал у нее дома, — им и в моем доме делать нечего, и в моем клубе, и в клубе моего мужа. Если бы я узнала, что мать какого-нибудь ребенка сплетничает, вряд ли бы мне понравилось, что мои дети ходят в одну школу с этим ребенком, и, естественно, я употребила бы все свое влияние, чтобы его перевели в какое-нибудь другое место. Мои дети ходят в те же школы, что и дети Грейс, в одной из них я состою в попечительском совете. Так что давайте не превращать Красный Крест в ярмарку сплетен.

Сплетни не прекратились, но от Бетти не укрылось, что Красный Крест сделался в Форт-Пенне чем-то вроде трамплина для карьеристов, которые не доверяют друг другу и добросовестно докладывают ей, кто нарушил ее указ против сплетен. Сделанное в такой форме заявление Бетти стало также предупреждением целому ряду знакомых Грейс, которые теперь не один раз должны были подумать перед тем, как распустить язык и тем самым настроить против себя целый клан Колдуэллов — Тейтов — Шофшталей — Борденеров — Партриджей и прочих, которые вполне могли нанести им ущерб социальный, финансовый, политический, а может, все вместе. Выступление Бетти было направлено на то, чтобы подавить сплетни в зародыше, и прозвучало оно вполне своевременно: не прошло и нескольких недель, как умерли Сидни и Билли, и в городе возникло суеверное предубеждение против дешевой болтовни, страх перед таким наказанием, какое настигло Грейс. Идея наказания витала в воздухе, и дамам совершенно не хотелось быть наказанными. Далее, в октябре отряды Национальной гвардии были переведены в федеральное подчинение, а женщины перестали сплетничать. В 1919 году не осталось ни одного жителя Форт-Пенна из тех, что были знакомы с Грейс или слышали о ней, кто не верил бы, что у нее был роман с Бэнноном, но это осталось позади, как один из общеизвестных фактов ее биографии, куда менее значительный в глазах большинства, нежели случившееся с ней несчастье. «Говорят, она спала с Роджером Бэнноном» — через два года после всех этих событий эта фраза звучала гораздо менее драматично, чем ссылка на то, что «на протяжении каких-то нескольких дней она потеряла мужа и маленького сына. От детского паралича». Оба события могли каким-то образом объединиться, но второе взывало к состраданию, что исключало веселое шушуканье насчет первого. Вторая причина, по которой Форт-Пенн так легко простил Грейс, заключалась в ее шике: Колдуэллы и Тейты ездили на лучших лошадях и лучших автомобилях, они жили в самых роскошных домах, у них было больше всех денег, с которыми они так легко расставались, они обладали лучшими манерами — и оказались в центре самого пикантного скандала, умирали тоже, как никто не умирал. Разве ж забудешь похороны Сидни Тейта?.. Эти люди — большая сила… и даже угроза Бетти Мартиндейл была в своем роде сильной: она открыто объявила о своей решимости размазать по стенке общественные, финансовые и образовательные амбиции большинства самых амбициозных жителей важного и быстро развивающегося американского города.