— Это я заметила. А он тебе предложение делал?

— Ну… да, но только потому, что все этого ожидали.

— Ты что же, так и собираешься утаить от меня, как его зовут?

— Оскар Стриблинг, но вряд ли тебе что-нибудь говорит это имя.

— Почему же, мы встречались.

— Ах вот как? В таком случае не нужно объяснять, что я не могла выйти за него.

— Следующий вопрос, — требовательно заявила Конни.

— Какой?

— Сама знаешь.

— Ты хочешь знать, был ли у нас роман? Разумеется, нет.

— Врешь, или он просто не понравился тебе в постели.

— Ничего я не вру, — огрызнулась Грейс.

— Не злись, Грейс. На самом деле я рада, что у вас ничего не было.

— Почему?

— А еще больше рада, что ты не вышла за него. Он… э-э… мы познакомились, а потом встречались в Нью-Йорке на всяких театральных посиделках. Он не годится для тебя. Совершенно не годится.

— А что, в нем есть что-то особенное?

— Вот именно, весьма особенное, — подтвердила Конни.

— Наркотики, что-нибудь в этом роде?

— До чего же ты наивна. Нет, не наркотики. Тут другое, и, поверь, тебе бы это совсем не понравилось.

— Анна сказала, что ее тошнит от него.

— Всегда доверяй детскому инстинкту, — поучительно заметила Конни. — А других предложений тебе не делали?

— Одно было. Прошлой зимой мы ужинали с Полом Райхельдерфером, вдвоем, только он и я, и после ужина он сделал предложение, если, конечно, это можно так назвать. Он давно нездоров, похудел, костюм, как на вешалке, висит. То есть не совсем высох, но для себя — худ. В общем, он сказал, что всегда любил меня, всю жизнь, но сначала не мог признаться, потому что я вышла за Сидни совсем молодой, а уж все те годы, что была замужем, естественно, и намекнуть на свои чувства себе не позволял. Но сейчас, если я не хочу быть одна, если мне нужен рядом любящий человек, то вот он.

— Что ж, сказано от души.

— Верно. А кроме этого, никаких матримониальных предложений. И неприличных тоже, если уж на то пошло. Что же касается Пола, то мне кажется, не меня он любит, он Сидни любил. Говорит, ему очень нравятся дети и им нужен отец, особенно мальчику.

— Он прав, — кивнула Конни. — Ну а ты, многое им объяснила?

— Насчет чего?

— Насчет физиологии.

— Почти ничего. Только про месячные Анне рассказала, чтобы не испугалась. Вот и все.

— А Альфреду?

— А что я могу ему объяснить?

— Но ведь кто-то должен. Может, Хэма попросить?

— Да он, наверное, и так все знает, — махнула рукой Грейс. — Я же видела, как он присматривается к людям, к женщинам. Я даже не сомневаюсь, что эта девчонка у Уоллов была не первой, к кому он прикоснулся. Ни минуты.

— Может, и так, — упрямо гнула свое Конни, — но ведь есть такие вещи, как беременность, венерические болезни…

— Да брось ты, Конни, — нетерпеливо прервала ее Грейс. — В газетах было полно материалов про это во время войны. Стоило развернуть очередной номер, и ощущение такое, будто военная полиция только и выискивала женщин для медицинского обследования. И Альфред все это читал, можешь быть уверена. Даже в «Часовом» были статьи на эти темы, а то ты не знаешь. Я сама почерпнула много такого, о чем раньше даже не подозревала.

— Право, Грейс, тебя послушать, так ты не в двадцатом столетии живешь, а в средние века.

— Может, и так. Не понимаю, кстати, почему говорят: двадцатый век, ведь сейчас только 1900-е с хвостиком. В школе что-то объясняли по этому поводу, но что именно, забыла. Да, знаю, я невежда, но я такая. Щеки не надуваю, лежалыми идеями в кругах богемы не торгую.

— Вообще-то, если приглядеться, все идеи лежалые, и не только те, что возникают, как ты говоришь, среди богемы. Ну что, поставила я вас на место, миссис Тейт?

— Нет, мисс Шофшталь. Во всяком случае, не в том смысле, какой вы имеете в виду. Я была на своем месте еще до рождения, пребываю на нем сейчас и умру там же. Я родом отсюда и меняться не желаю, потому что тогда потеряю почву под ногами.

— И мэром будет не Чарли Джей, а кто-нибудь другой.

— Если Форт-Пенн хочет Чарли Джея, Форт-Пенн его получит.

— Ну вот, слово не мальчика.

— Буду знать теперь нью-йоркский жаргон, — бросила Грейс.

Конни не обратила внимания на шпильку. Она зажгла сигарету, откинула голову назад, на секунду прикрыла глаза и сказала:

— Люблю этот дом.

— Я тоже, как когда-то, — протянула Грейс.

Наступило молчание, и в какой-то момент, взглянув на Конни, Грейс обнаружила, что та спит. Неслышно ступая по полу своими туфлями из оленьей кожи на резиновой подошве, Грейс принесла из дома плотное одеяло, укрыла подругу и вернулась к себе на место. Конни, у которой уже седели волосы, а на лице проступали морщины, свидетельствующие не столько о возрасте, сколько о пережитом, продолжала дремать. Проснулась она внезапно — с первым залпом фейерверка на лодочной станции. Она открыла глаза и, увидев улыбающееся лицо Грейс, тоже улыбнулась:

— Спасибо за одеяло.

— Не за что. Как насчет кофе, чтобы взбодриться?

— Спасибо, только добавь немного льда. А я пока умоюсь. — Конни прошла в туалет по соседству с кабинетом. В нем было все как при Сидни — та же мебель, те же отменно вычищенные серебряные спортивные трофеи, йельские сувениры, книги. Не хватало только трубок, подставок для них да картотеки. «Когда эта комната станет другой, — проговорила про себя Конни, — перемены расскажут куда больше, чем Грейс».

Она вернулась на террасу и отхлебнула холодного кофе.

— Ну, как тебе твоя новая жизнь? — спросила Грейс. — Люди нравятся? Наверное, да, иначе ты бы давно вернулась.

— Нет, я в любом случае предпочла бы остаться в Нью-Йорке, чем признать поражение.

— Поражение?

— В том смысле поражение, что я не смогла приспособиться к незнакомому порядку вещей. Пока похвастать нечем, правда, и неудач особых тоже нет. Даже, я бы сказала, успехов чуть больше, чем неудач, потому что большинство людей мне нравится, я им вроде тоже. Во всяком случае, серьезным. Отсюда я на следующей неделе еду в Кейп-Код, там будем работать. В Провинстауне.

— Провиденстаун? Но ведь это вроде в Род-Айленде? И не Провиденстаун, а просто Провиденс.

— Провинстаун, Кейп-Код.

— А от Хайаннис-Порта это далеко? Там живет один приятель Сидни, Уильям Ибен. Я тоже знакома с ним и с его женой и могла бы написать им что-то вроде рекомендательной записки. Ты ведь знаешь, что за нравы в таких местах. Можно пятьдесят лет из года в год ездить, и…