— Так и есть, — ответила я без тени улыбки.

Эта встреча с Гасом так рассердила меня, что я смогла уехать из дома отца почти не тревожась и не мучаясь угрызениями совести. Итак, я вновь поселилась вместе с Карен и Шарлоттой и стала ждать, когда возобновится моя нормальная жизнь.

Как же глупо было с моей стороны надеяться, что я отделаюсь так легко! Не прошло и дня, как Совесть и ее подручные Огорчение, Злость и Стыд выследили меня и больше уже не выпускали из своих лап и зубов.

Я чувствовала себя так, будто мой отец умер — человека, которого я считала отцом, больше не было. Да в действительности он никогда и не существовал, только в моей голове. Его смерть я не могла оплакивать, потому что он был жив. Хуже того: я бросила его и, значит, не имела права горевать о нем.

Дэниел повел себя как настоящий друг. Он сказал, чтобы я ни о чем не переживала и что он что-нибудь придумает. Но я не могла позволить ему решать за меня проблемы с моей семьей, это должна была сделать я сама. Прежде всего я вытащила из песка головы моих братьев-страусов, вечно прячущихся от неприятностей и забот. Надо отдать им должное: они согласились помочь мне ухаживать за папой.

Следуя совету Дэниела, я обратилась в социальные службы, хотя еще совсем недавно сочла бы подобный шаг постыдным преступлением против папы. Но мне и так было настолько стыдно, что одним постыдным преступлением больше, одним меньше — уже не имело никакого значения. В ответ на первый звонок я услышала, что мне следует позвонить по другому номеру. Люди по другому номеру сказали, что надо было звонить туда, куда я позвонила сначала. Тогда я снова позвонила по первому номеру, и они объяснили мне, что правила изменились и что на самом деле моим вопросом занимаются люди по второму номеру.

Я потратила миллион часов своего рабочего времени, выслушивая множество отговорок, сводившихся, в сущности, к одному: «Мы этим не занимаемся».

В конце концов папин случай все-таки признали приоритетным, требующим немедленного реагирования (так как он был опасен для других и для себя), и назначили ему социального работника и помощницу по хозяйству.

Я чувствовала себя последней негодяйкой.

— Все будет хорошо, — пообещал мне Дэниел. — За ним присмотрят.

— Присмотрят чужие люди, а не я!

— Но это не твоя работа — ухаживать за больными, — мягко напомнил мне Дэниел.

— Я знаю, но… — сказала я несчастным голом.

Шел январь. Все были без денег и в депрессии. Почти никто никуда не ходил, а я вообще все свободное время сидела дома. Только иногда Дэниел водил меня куда-нибудь.

Я постоянно думала о своем отце, ища оправдание тому, что я сделала, и пришла к следующему выводу: я оказалась в такой ситуации, когда надо было выбирать между ним и собой. Только один из нас мог получить меня, на нас двоих меня бы не хватило. И я выбрала себя.

Выживание было не самым приятным времяпрепровождением. Еще неприятнее было самому выживать за счет кого-то другого. Когда речь идет о выживании, любовь, благородство, честь и сочувствие к другим людям — в данном случае к моему отцу — не имеют права голоса. Когда борешься за свое выживание, думаешь только о себе.

Я всегда считала себя добрым, щедрым, самоотверженным человеком. И для меня было настоящим шоком узнать, что мои доброта и щедрость — это всего лишь верхний слой, оболочка, которая скрывает злобную тварь, и что я ничуть не лучше других. Я себе не нравилась. Хотя в этом ничего нового не было.

Мередию, Джеда и Меган очень заинтриговало мое новое состояние. Вернее, состояния, потому что каждый день мною завладевала новая эмоция. Им всегда хотелось узнать, что я сейчас чувствую, и предложить совет и утешение.

Как я уже говорила, на дворе стоял январь, и почти никто никуда не ходил.

— Ну, что сегодня? — приветствовал мое появление в офисе дружный хор.

— Обида. Обида на то, что, когда я была маленькой, у меня не было нормального отца.

Или:

— Печаль. У меня такое чувство, будто умер очень близкий мне человек.

Или:

— Чувство поражения. Я должна была сама ухаживать за папой.

Или:

— Вина. Я виновата в том, что бросила его.

Или:

— Зависть. Я завидую людям, у которых было счастливое детство.

Или:

— Обида…

— Как, опять? — спрашивала Мередия. — Пару дней назад уже была обида.

— Да, я знаю, — отвечала я. — Но это другая обида, теперь я обижаюсь на саму себя.

У нас проходили чудесные метафизические дискуссии. Особенно меня интересовал вопрос выживания в экстремальных ситуациях.

— Помните тех мальчиков, которые попали в авиакатастрофу в Андах? — спрашивала я.

— Тех, которые съели других пассажиров? — припоминала Мередия.

— И которых за это выгнали из родного города, когда они вернулись? — вносил свою лепту Джед.

Мы, как и все офисные работники, никогда не пренебрегали чтением бульварной прессы.

— Да, тех самых. Так как вы думаете, лучше почетно умереть или запачкать руки в грязной, низменной борьбе и выжить?

Мы обдумывали проблему со всех возможных и невозможных точек зрения, поднимая жизненно важные вопросы общечеловеческой морали.

— Интересно, каково человеческое мясо на вкус? — задумался Джед. — По-моему, я где-то слышал, что оно напоминает курятину.

— Курятину какую? Ножку или грудку? — спросила дотошная Мередия. — Потому что если оно похоже на куриную грудку, то я не против, но если на куриную ножку, то нет уж, увольте, я это есть не буду.

— И я тоже, — согласилась я. — Только если с соусом барбекю.

— А у этих мальчиков были с собой какие-нибудь приправы? Майонез там или кетчуп? — развивал тему Джед.

— И еще вопрос: отличался ли пилот по вкусу от простых пассажиров? — поинтересовалась я.

— Скорее всего да, — с видом знатока сказала Мередия.

— Как вы думаете, они готовили это мясо или ели прямо сырое? — спросила Меган.

— Сырое, наверное, — предположила я.

— Ой, меня сейчас вырвет, — предупредила Меган.

— Серьезно? — мы с интересом уставились на нее. Меган никогда не была неженкой. — Ты ведь даже не пила вчера.

Она и вправду выглядела бледновато. Хотя, может, это наконец сошел ее загар. Положив руку на грудь, Меган сделала несколько глубоких вдохов.

— Тебе действительно нехорошо? — встревожилась я. Джед благоразумно поставил Меган на колени урну.

Мы втроем уставились на нее, восхищенные перспективой стать свидетелями драмы и надеясь, что ее и в самом деле вырвет. Это бы так украсило наш рабочий день! Но через пару минут Меган сбросила урну с колен и объявила: