Пребывая в состоянии глубокого траура, я, наверное, потерял некоторый контроль над собой и не смог почувствовать подвоха в словах этого шакала. Хотя в то время я уже знал, как могут быть жестоки и коварны мусора в любых обстоятельствах, но чтобы до такой степени, говоря откровенно, не ожидал.

Возможно, в другой момент я и принял бы какие-нибудь меры предосторожности, разыграв, наверное, этих четверых псов, которые приехали за мной, или выкинул бы им какой-нибудь капкан, но я знал, что был чист перед законом, за исключением административного надзора. Но за него пока еще меня никак не могли посадить в тюрьму: к тому времени у меня было всего одно нарушение, а для ареста нужно было три.

Да и не думал я тогда, что у нас в Дагестане найдутся люди даже из числа милиции, которые смогут в такой момент горя и скорби вообще предпринимать какие-либо меры в отношении меня. Ведь меня в милиции никогда не считали человеком, который может совершить какое-либо серьезное преступление. Я никогда, кроме воровства, ничем иным не занимался, это знали все без исключения. Подобные мысли, видно, пронеслись в моем мозгу со скоростью молнии, потому что через какое-то время я уже спускался с легавым вниз по лестнице. Возле дома стояла «шестерка» желтого цвета. Сзади сидели двое и спереди за рулем один человек. И лишь только этот дьявол в образе мусора открыл переднюю дверь и пригласил меня сесть, я почувствовал что-то неладное – и, к сожалению, не ошибся.

Как только я сел в машину, один из пассажиров, который сидел сзади, тут же нажал на кнопку – блокиратор двери. Тот, кто был за рулем, с проворством, которое и отличает легавых от другой категории людей, буквально лег мне на колени, будто сгорая от желания немедленно исполнить мне минет. Он защелкнул одну часть наручника на запястье моей правой руки, а другую часть прикрепил к ручке дверцы машины.

В этот момент, повернувшись к ним, я хотел, наверное, обругать всех, сидящих в этой машине, когда вдруг услышал стук по стеклу и плачущий голос своей старшей дочери Сабины: «Отпустите моего папу, он ничего плохого вам не сделал! Папа!.. Папа!..» – повторяла она.

Сабина, оказывается, шла за мной, стояла и видела, как я садился в машину и как мне там надевали наручники.

В тот момент, когда плачущая малышка неистово забарабанила по стеклу, пытаясь, наверно, сломать преграду, разделяющую нас, машина резко рванула с места с пробуксовкой и свистом, чуть не сбив мою дочь, увозя меня на долгое время в неведомые дали.

Уже даже не стараясь повернуться, возмущенный таким диким поведением мусоров, в результате которого моя дочь чуть не оказалась под колесами машины, я так саданул кого-то из троицы свободной от наручников левой рукой, что выбил несколько пальцев. На меня тут же посыпался град таких ударов по голове и шее, что из носа тут же пошла кровь, и я потерял сознание, но было ясно, что удар мой был что надо и пришелся в цель.

Но без сознания я пробыл недолго. Когда голова моя повисла и стала биться о стекло, кто-то из мусоров взял ее обеими руками со словами: «Вот так взял бы и оторвал ее на… так он всех уже з….л, сволочь!»

Как я узнал чуть позже, эти слова принадлежали Расиму, одному из троицы, которая находилась в машине. Ну а возглавлял ее Алиев Рашид, занимавший в то время пост начальника отдела уголовного розыска по убийствам и бандитизму ДАССР. Перс Расим был его подчиненным, рядом с ними сидел следователь прокуратуры республики Борис Доля, ну а за рулем – конченая мразь и ничтожество, тоже следователь по имени Бониамин. Его еще кликали Боней. Это была такая осклизлая мразь, которую стоило еще поискать даже среди легавых.

Почему именно его я наделил столь звонким эпитетом, читатель поймет чуть позже, а пока, выехав на трассу Ростов-Баку, водитель дал машине полный газ, и, успокоившись, мусора завязали оживленную беседу. На меня они как будто не обращали никакого внимания, но так только казалось.

Я видел боковым зрением, как их начальник Рашид, сидя у левой дверцы машины, сзади, старался как можно лучше разглядеть меня, не отводя своего умного и проницательного взгляда. То, что он был главным среди этой своры легавых, я понял сразу. По-другому, видно, и не могло быть, ибо его умное и в какой-то степени интеллигентное лицо говорило о том, что это как раз представитель того типа легавых, на которых и держатся целые мусорские отделы.

Что касалось остальных, то в сравнении со своим начальником они были обычной сворой легавых псов. Боня был здоровый, под 140–150 килограммов, и жирный, как боров, мусор. С глазами стылыми, как булыжники на мостовой в декабре, но с явной уверенностью в собственном превосходстве над остальными. Его высокомерие было видно за версту. Видно, те, кто с ним общался, уже давно привыкли к этой особенности и не обращали на нее внимания. Но мне она сразу же бросилась в глаза.

Что касалось его коллеги по следственной работе Бориса Доли, то он, наоборот, был худощавым, только что вышедшим из запоя брюнетом, с редкой растительностью на голове – что-то вроде нескольких тростинок в оазисе среди пустыни. Он был конченым пессимистом. Правда, я сделал это заключение чуть позже, на допросах, где он пытался водить дирижерской палочкой, постоянно путая ее то с бокалом пива, то с бутылкой водки.

Последним представителем этой сводной следственно-криминалистической бригады мусоров был Расим. Типичный азербайджанец, вот только лишь с одной удивительной особенностью: насколько я заметил впоследствии, он не просто не любил, а буквально ненавидел своих соплеменников.

Когда человек, кто бы он ни был, одержим комплексами, которые чужды даже животному миру, ждать от такого типа можно чего угодно, и, конечно, желательно таких уродов избегать. Но, к сожалению, в заключении нет выбора и терпеть иногда приходится весьма оригинальный вид фауны в образе легавых.

Вот в какой букет «незабудок» вплела меня судьба-злодейка. Но я тогда даже не догадывался, что мои горе-приключения еще только начинаются. Хоть мое состояние и было сродни глушеному карпу, в буквальном и переносном смысле, но все же, как известно, тем, кто сам частенько попадает в замысловатые и коварные лабиринты судьбы, природа никогда не позволяет надолго уходить в область отчуждения, впадать надолго в меланхолию, опускать руки. В данном случае третьего не дано: либо ты погибаешь от горя и переживаний, либо, стряхнув с себя тяжесть, продолжаешь идти по жизненному пути.

Но иногда бывает и так, что человеку помогает случай в мусорском облике. В народе об этом говорят, что «не было бы счастья, да несчастье помогло». Вот ко мне это высказывание как раз и подходило тогда.

Говоря конкретней, стряхнуть с плеч своих ту тяжелую ношу переживаний, связанных с кончиной самого дорогого мне человека, помогли мне тогда сами мусора. Да и помимо душевных мук были еще и физические, ведь я здорово кумарил, но старался держаться в рамках.

Но об этом они даже и не догадывались, иначе бы все было наоборот. Я по-прежнему сидел на переднем сиденье машины, окольцованный, как перелетная птица, откинувшись назад, и исподлобья наблюдал за происходящим вокруг. Машина мчалась не останавливаясь.