— Хм… — Розмысл озабоченно огладил плешь. — А еще почему?

Боярин запыхтел, успокаиваясь.

— Потому что и без меня удавят!..

— Кто же?

— Дельцы заплечные! Докука-то в зачинщиках смуты числится! С Кудыкой на пару…

— Да, это уже сложнее… — вынужден был признать розмысл. — А еще?

— Да вся округа уже знает, что его в бадье спустили! Бабы в слободке второй день воют… Шутка, что ли? Такого счастья лишились!..

— Врешь!.. — Шалава Непутятична полыхнула очами.

— Молчи!.. — Боярин снова вознес кулаки.

И быть бы розмыслу свидетелем еще одного семейного раздора, кабы не постучал в дверь встревоженный Чурыня. При виде сотника у розмысла с отвислых щек сбежали остатки румянца.

— Что еще стряслось? Ты почему вернулся?.. Прокатка не пошла?..

— Да нет… — смущенно отозвался тот. — Прокатка-то — что прокатка?.. Тут две новости у меня, Лют Незнамыч… — Чурыня замялся вновь. — Даже и не знаю, с которой начать…

— С главной начни.

Угрюмый Чурыня покосился с сомнением на боярышню, потом подался к столу и проговорил, таинственно понизив голос:

— Сам пожаловал…

— Столпосвят?! — Жиденькие брови розмысла взбежали едва ли не выше лба. — Так что же ты мешкаешь?.. Давай веди его сюда!..

Чурыня вышел. Все трое обменялись изумленными взглядами. Лют Незнамыч заранее встал и выбрался из-за стола.

— С чего бы это он? — видимо, перетрусив, пробормотал Блуд Чадович. — Припасы вроде поставлены вовремя были…

Розмысл в тревожном недоумении пожал плечами. Вскоре дверь отворилась, и в клеть, сильно пригнувшись, ступил смуглый и дородный теплынский князь Столпосвят, сопровождаемый по пятам Чурыней. По обыкновению заговорил не сразу. Постоял, развесив дремучие брови и скорбно сложив губы. Потом вроде очнулся и, обведя склоненные головы мудрым усталым взором, остановил его, как ни странно, на Шалаве Непутятичне.

— Так-то вот, красна девица… — проникновенно, с горечью рек князюшка. — Без милого дружка, чай, и жизнь не мила?..

Малость ошалевшие от такого зачина боярин Блуд Чадович и племянница его попридержали головы в поклоне, поскольку смотреть вытараской на князя было бы неприлично. Впрочем Лют Незнамыч тоже был несколько озадачен.

— С ночью из-за нее сильно протянете? — поворотясь к нему, полюбопытствовал князюшка.

— Самое меньшее, часа на два, княже, — со вздохом отозвался розмысл. — Да может, еще и третий набежит…

— Да-а… — раздумчиво, со сдержанной печалью протянул смуглый красавец князь, оглаживая широкой десницей черно-серебряную окладистую бороду. — Ледок, стало быть, опять поутру, заморозки… А народ-то!.. — Он вскинул темные выпуклые глаза и пытливо оглядел каждого по очереди. — Народ-то ведь он не дурак… Это мы его подчас дураком полагаем, а народ — не-ет, далеко не дурак… Народ — он не хуже нас с вами понимает, что вокруг-то деется… и почему…

Присутствующие, включая Чурыню, туповато моргали, силясь смекнуть, куда это на сей раз клонит князюшка. В подземельях он появлялся крайне редко, ибо дел у него и наверху хватало. Стало быть, серьезное что-то затеял…

— Распуколкадуши! — воскликнул он, и все вздрогнули. — Первое невинное чувство! Поругано… — выговорил Столпосвят, скривившись от омерзения. — Да как же может не разгневаться добросиянное наше солнышко, на такое глядючи? На глазах у всех, прилюдно разлучают два любящих сердца! Отнимают молодца, бросают в бадью — и под землю! Вот она, милость царская!.. Дивитесь, что солнышко на три часа запоздало?.. А я вот тому дивлюсь, что оно, тресветлое, и вовсе от нас не отвернулось, от окаянных!..

Похоже, князь несколько забылся. Речь явно предназначалась для берендеев верхнего мира, так что из присутствующих ее могла оценить разве лишь одна Шалава Непутятична. Хорошо хоть сообразил Столпосвят умерить свой мощный, привычный к раздолью площадей рокочущий голос. А то, глядишь, в тесной клетушке розмысла все бы лампы греческие полопались.

Боярин Блуд Чадович насупился и упер бороду в грудь — зубр зубром. Трудновато было следить за высоким полетом княжьей мысли. А тот вновь повернулся к боярышне.

— Надо, надо твоему горю помочь, красавица, — пророкотал он с сочувствием. — Помолчи, боярин! Оброс ты, смотрю, бородой, все как есть забыл. Сам, что ли, молод не был?.. Девица-то, а? Под землю за ладушкой за своим полезла!.. Да нешто мы звери?.. Нешто мы ей друга-то любезного не вернем?..

Боярышня встрепенулась. Боярин стоял мрачнее тучи. Чурыня издал невнятный звук, и розмысл, покосившись недовольно, указал ему глазами на дверь: иди, мол… В ответ Чурыня лишь мелко затряс головой: рад бы-де, да не все сказал… Лют Незнамыч досадливо поморщился и повернулся к Столпосвяту.

— Думали, княже, думали… — молвил он. — Неладно выходит. Как его отпустить, Докуку-то, ежели сам говоришь: на глазах у всех под землю отправляли?.. Народ-то всколыхнется! Чудом сочтет…

Князюшка выслушал сердитую речь Люта Незнамыча с очевидным удовольствием — прикрыв глаза и мудро улыбаючись.

— Всколыхнется, говоришь? — переспросил он напевно. — Пора… Давно ему пора всколыхнуться, народу-то!.. Царь со Всеволоком, чай, полагают, что и укорота на них нет?.. Ан, врешь! Солнышку-то, вишь, не по нраву суд их неправедный, не хочет солнышко такой жертвы… Вот он, Докука-то! Вышел из-под земли — целешенек, как колокольчик!..

Боярин беспокойно замигал, задвигал брадою, видимо, желая напомнить, что царь-то здесь вообще ни при чем: если он и хотел покарать древореза, то своей властью — как одного из виновников напрасной и кровопролитной битвы на реке Сволочи, а в бадье Докуку спустили явно по ошибке… Однако боярина опередил розмысл.

— Ну нет! — решительно сказал он. — Еще не хватало и нам в усобицу вашу влезть!.. Вы вон и так уже в прошлый раз чуть своды не обвалили! Это же надо было додуматься: две рати на Ярилину Дорогу вывести!.. А если бы Чурыня вовремя наверх с кочергой не вылез?.. До сих пор впотьмах бы сидели…

Шалава Непутятична ударилась в слезы. Князюшка взирал на Люта Незнамыча, укоризненно кивая.

— Эх, розмысл… — задушевно молвил он. — Не трогает тебя, вижу, девичье горе… Ну что ж! На нет, как говорится, и суда нет. Пойду к Завиду Хотенычу… У него-то, чай, сердце не каменное…

Услышав про Завида Хотеныча, розмысл слегка осел.

— Н-ну… — беспомощно пошевелив пальцами, начал он. — Зачем же так-то… сразу… Договоримся, чай… Нужен тебе, княже, Докука — стало быть, отпустим… — Тут же, видать, устыдился чрезмерной своей уступчивости и бросил злобный взгляд на сотника, оказавшегося невольным ее свидетелем. — Ну в чем дело, Чурыня?.. Какая у тебя там еще новость была?

Сотник потоптался, разводя большие мозолистые ладони.

— Нету нигде Докуки, — виновато молвил он. — Сбежал Докука-то…