Занавес за ее спиной шевельнулся, и Юния узнала шаги Калигулы.

– Ты здесь, звездочка моя. Раб и вправду сошел с ума, если подумал, что цезарь жив. Пойдем, не стоит сидеть рядом с покойником.

Он коснулся ее плеча, и Юния вскрикнула от пронзительной боли.

– Что ты? Но… откуда эти страшные синяки на твоей нежной коже?

Но слова замерли на его устах, когда он увидел ее глаза Мегеры, и тогда-то понял все. Ужас и восхищение заставили его опуститься на колени, он припал к ногам Юнии и исступленно принялся целовать край ее столы, даже не осмеливаясь притронуться к возлюбленной. Клавдилла положила руку ему на голову, и он вздрогнул – настолько холодна она была.

– Теперь ты сможешь явить свою божественную сущность. Я верю, что ты станешь самым могущественным правителем, что был у Римской империи. Предсказание Мартины почти сбылось.

Гай удивленно посмотрел на нее:

– Почти? Кажется, она предрекла, что мы сумеем достичь величия, если будем едины. И благодаря лишь этому мы достигли цели. Но подожди… – Он задумчиво потер лоб. – Ты ведь оставалась с ней наедине, а меня выгнали на улицу. А ты никогда и словом не обмолвилась, о чем вы с ней тогда говорили, мне же не все удалось подслушать. Ты что-то скрыла от меня. Что?!

Юния вздохнула. Сапожок с нетерпением дергал край ее столы.

– Я возвращаюсь в Александрию, – наконец с усилием проговорила она. – Я безумно люблю тебя и доказала это. Но больше мы не можем быть вместе, я уезжаю завтра.

Ей не хотелось говорить этих слов, сердце ее протестовало, но разум подсказывал, что лучше поступить так и уберечься от грозившей ей неизвестной опасности. «Ваша любовь несет твою гибель!» – слова старой колдуньи зазвучали будто наяву.

Калигула взвыл и обхватил ее колени.

– Нет! – закричал он. – Ты никуда не уедешь! Я так люблю тебя, что не смогу отпустить. Я всемогущ и приказываю остаться со мной. Мы навеки будем вместе. Я и ты! Навсегда!

Клавдилла не выдержала и, опустившись на мягкий ковер, обняла мужа. Ее любовь вспыхнула, и разум ослеп, подчинившись страсти. Пылкий поцелуй разжег неистовое желание, и они, сбросив одежды, слились воедино в экстазе, забыв, что рядом покоится тот, чью жизнь они принесли в жертву на алтарь их величия и любви.

Медленно продвигалась погребальная процессия, растянувшись на всю ширину Аппиевой дороги. Впереди в темной тоге шагал Гай Цезарь, скрывая под капюшоном плаща счастливые глаза. Вначале с ним рядом шла Клавдилла, но вскоре устала, неожиданно почувствовала себя плохо и пересела в носилки. Гаю не хватало ее присутствия, тем более что внезапный приступ дурноты у Юнии его встревожил не на шутку, но он не мог себе позволить покинуть процессию. Как и полагается почтительному сыну, он усиленно тер глаза и старался не прислушиваться к восторженным крикам крестьян, столпившихся по обеим сторонам дороги Аппия.

Траурная процессия напоминала триумфальную, настолько сильным было народное ликование. Как только не называли Гая Цезаря! Юния, мучаясь от подступившей к горлу тошноты, через силу улыбалась ласковым прозвищам, которыми награждали их с Гаем старые крестьянки.

Клавдиллу и саму беспокоило ее внезапное недомогание. Она боялась яда. Но более всего ее страшил гнев богов. Кто знает, вдруг в исступленной жажде мщения страшные когти фурий уже сжимают ее горло, не давая дышать? Лишь присутствие Гая придавало ей мужества и сил сопротивляться непонятному недугу.

Макрон уехал, когда они еще были в Мизене. Калигула возложил на префекта претория ответственную миссию. Его задачей было лично сообщить сенату о смерти цезаря и убрать с дороги несовершеннолетнего Гемелла. Завещание же Тиберия покоилось в ларце, который вез Марк Юний в своих носилках. Никто не знал, что в нем. Они не успели взломать печати, глупый Силан воспрепятствовал этому, неожиданно потребовав, чтобы оно было вскрыто прилюдно в сенате. При свидетелях пришлось подчиниться.

День за днем проходил в медленном движении, и с каждым шагом все бóльшие толпы собирались приветствовать нового принцепса и все громче раздавались крики ликования. На дороге поспешно возводились алтари, где сжигались жертвы во славу правителя и его прекрасной жены. Стаи голубей, громко хлопая крыльями, взмывали к небу с привязанными к лапкам длинными цветными лентами.

И чем ближе подходили они к Риму, тем отчетливее слышались крики: «Тиберия в Тибр!» До Гая уже дошли слухи, как римляне встретили известие о смерти старого цезаря. Всю ночь радостно возбужденные квириты носились с факелами по улицам. Но самое большое возмущение вызвала в народе расправа с узниками Туллиевой тюрьмы. Для некоторых день казни совпал с радостным известием, но начальник тюрьмы в слепом подчинении порядку все равно приказал удушить приговоренных и бросить их на Гемонии.

За несколько миль до Вечного города Гай Цезарь приказал подать коня и, поцеловав на прощанье супругу, умчался устраивать торжественную встречу процессии. Едва он уехал, как огромная толпа перегородила Аппиеву дорогу, чтобы не пропустить в Рим траурное шествие. Крики о том, что тело Тиберия следует везти в Ателлу и поджарить там в амфитеатре[21], переросли в требования, но вернувшийся Макрон с усиленным отрядом преторианцев быстро навел порядок. Нескольких зачинщиков казнили на месте без долгих разбирательств, и толпа уступила грубой силе.

Процессия вошла в город через Капенские ворота, в изобилии украшенные ветками кипариса – дерева траура. Был пятый день апрельских календ.

Клавдилла без сил лежала на подушках. Рабыня заботливо обмахивала ее павлиньим опахалом. Очередной приступ раздражения заставил Юнию выбить красивую вещицу из рук девушки. Неожиданно к горлу вновь подступила тошнота, и она зашлась в мучительном кашле, сглатывая слюну. Поймала взгляд сидящей рядом рабыни.

– Что ты смотришь так, Гемма? – зло спросила Клавдилла.

– Осмелюсь предположить, госпожа, – тихо проговорила рабыня, – но не вызвано ли твое недомогание тем, что ты ожидаешь наследника? Гай Цезарь будет счастлив.

Юния резко выпрямилась.

– Что?! – крикнула она. – Не может быть!

– Это случается с молодыми супругами, госпожа, – с улыбкой произнесла Гемма.

Сильная пощечина на миг ослепила ее.

– Замолчи, глупая гусыня! Да отсохнет твой проклятый язык! – закричала Клавдилла. – Пошла прочь!

Испуганная рабыня соскочила с носилок. А Юния горько разрыдалась. Нет! Только не беременность! Страшное видение, испытанное в первую брачную ночь, вновь предстало перед ней. Дымящийся погребальный костер и маленькая хрупкая фигурка, бледной тенью танцующая на углях. Молодая женщина передернула плечами, отгоняя непрошеный сон наяву, но тут душа ее неожиданно успокоилась, осененная радостной догадкой. Ведь это был не ее погребальный костер! Конечно же, не ее, а старого Тиберия! Ее малыш зачат в ту ночь, когда был задушен старый цезарь. Воистину Геката благословила их союз с Гаем! Теперь в ее чреве дитя величия! Права Гемма – надо радоваться, а не проклинать нерожденного.