Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помню, под Константинополем, в Св. Георгии, перед тем как нам пришлось очищать позиции, я за обедом предложил офицерам, не возьмется ли кто исполнить мое поручение, выходящее из ряда вон и сопряженное с крайней опасностью для жизни. И вот он, не колеблясь ни минуты, взялся выполнить его, хотя я и объяснял ему всю рискованность и опасность этого предприятия. И я уверен, что он действительно, если бы потребовалось, исполнил это!.. Откровенно сознаюсь, что в решительные, тяжелые минуты я сам сильно волнуюсь и делаю над собой громадные усилия, чтобы заглушить это чувство!.. Этот же человек, кажется, совсем без нервов и страха!
Долго еще мы с удовольствием слушали оживленные рассказы Скобелева и разошлись от него довольно поздно.
Через некоторое время из Болгарии в Петербург приехала мать Скобелева. Я немедленно навестил ее, и Ольга Николаевна встретила меня по обыкновению очень любезно, просто, как старого знакомого, и просила заходить к ним без церемоний, когда вздумается. Обществом такой умной и образованной женщины я, конечно, очень дорожил и нередко с удовольствием проводил вечера в доме Скобелева.
Помню хорошо, в конце апреля, накануне выезда моего в Красное Село, куда меня командировали в 6-ю Донскую наследника цесаревича батарею с командами от Лейб-казачьего и Атаманского полков для обучения их артиллерийскому делу, я отправился к Ольге Николаевне. Разговор завязался, как это нередко бывало, чисто военного характера. Говорили мы о причинах наших неудач в Закаспийском крае, о предполагаемой новой экспедиции, о том, кого назначать начальником ее и проч.
– Как жаль, – сказал я, – что не назначают людей более или менее опытных в этом деле, хорошо знающих тот край, туземцев, местные условия и проч. У нас такие люди ведь есть: Черняев, Столетов, Куропаткин, Гродеков и др. Все эти опытные офицеры прошли хорошую боевую школу в Туркестане и на берегах Сырдарьи и Амударьи. Кавказские же генералы, при их бесспорной храбрости и опытности, мало знакомы со степью-пустыней и ее воинственными обитателями.
– Вот в том-то и горе, Петр Архипович, – отвечала Ольга Николаевна, – что мы всегда начинаем снова и совершенно забываем про опыты. Спохватимся, да поздно! Вот перед глазами же у нас неудачные экспедиции Маркозова, Лазарева[274], Ломакина…
– А знаете что, Ольга Николаевна, – сказал я, – мне почему-то кажется, что Государь непременно назначит начальником предполагаемой экспедиции Михаила Дмитриевича.
– Кого, Мишу? – удивилась Ольга Николаевна. – Что вы, нет, никогда!
– Не знаю уж почему, но я в этом почти уверен! Он, наверное, соберет возле себя таких людей, как Куропаткин, Гродеков, и дело будет выиграно.
– Ах, милый Дукмасов, мне что-то не верится… Это будет уж слишком умно, если назначат Мишу… – И добрая женщина весело рассмеялась.
В это время дверь отворилась, и на пороге появился сияющий Михаил Дмитриевич.
– Э, да вам тут, я вижу, не скучно! – сказал он, подавая мне руку и целуя мать.
– Знаешь, Миша, что Дукмасов пророчит, – перебила его Ольга Николаевна, – он утверждает, будто тебя непременно назначат начальником Закаспийской экспедиции. Мы только что об этом говорили…
Лицо генерала вдруг сделалось пасмурным.
– О пустяках вы все толкуете. Никогда этого не будет! – и он, нахмурившись, быстро зашагал по комнате.
– Ну а если это случится, возьмете меня тогда с собой в экспедицию? – приставал я к нему.
– Никогда этого не будет, повторяю вам! – сурово и нехотя ответил он.
– Ну а если?
– Ах, да отстаньте. Ну конечно возьму!
Слова Ольги Николаевны произвели на генерала какое-то странное, непонятное действие и я, боясь окончательно рассердить его, более уже не обращался к нему, хотя меня все подмывало спросить, отчего он так сразу переменился и из веселого сделался грустным.
Дня через два после этого разговора я отправился в Красное Село, в упомянутую командировку. Ольга Николаевна вскоре ухала тоже в Болгарию (откуда более и не возвращалась), а Михаил Дмитриевич отправился в свой 4-й корпус, в город Минск.
В сентябре 1879 года я подал прошение об увольнении меня по домашним обстоятельствам на льготу, на Дон, и после шумного Петербурга поселился в глухом казачьем захолустье и занялся хозяйством. В феврале 1880 года я прочитал в газетах о назначении Скобелева начальником Закаспийской экспедиции. Предположения мои, таким образом, сбылись, и, помня обещание Михаила Дмитриевича, я написал ему письмо с просьбой взять меня в экспедицию. Но судьба сулила мне иное!
Письмо это, как оказалось потом, в руки Скобелева вовсе не попало, и я волей-неволей остался гнить в своем захолустье. Душа рвалась в бой, снова под пули, к знакомому уже делу… Я внимательно следил по газетам за ходом военных действий, и тяжелое чувство, чувство узника, лишенного свободы, испытывал в это время, сидя в своем родном, тихом гнезде… Наконец, экспедиция эта, покрывшая новой славой русское оружие и новыми лаврами и без того популярного ее начальника, окончилась и Скобелев вернулся в Россию.
В конце 1881 года я по своим делам приехал в Москву. В штабе Гренадерского корпуса я встретился с бывшим начальником штаба отряда Скобелева, графом Келлером, и от него узнал, что Михаил Дмитриевич тоже прибыл в Москву. Это было 31 декабря.
«Вот и отлично, – решил я. – Завтра, в первый день нового года, отправлюсь к нему с визитом. Сильно хочется посмотреть на него. Говорят, изменился за кампанию…»
В тот же вечер я заехал со знакомыми в гостиницу «Эрмитаж» обедать. Часов около девяти в зале между публикой вдруг раздались восклицания:
– Скобелев идет, Скобелев идет!
Действительно, через минуту прекрасный орган заиграл марш Скобелева (это распорядился господин Оливье[275], содержатель «Эрмитажа»), и герой Ахалтекинской экспедиции, в сопровождении графа Келлера и генерал-лейтенанта князя Гагарина, быстро вошел в залу. Вся бывшая в зале публика – военные и штатские – почтительно встала и радостно приветствовала народного любимца. Скобелев любезно отвечал на поклоны и торопливо вошел со своими компаньонами в отдельный кабинет.
«Вот удобный случай представиться генералу, – подумал я. – Кстати, я в мундире при орденах», – и я приказал человеку доложить о себе Скобелеву.
Через минуту лакей вернулся.
– Пожалуйте, генерал просят вас в кабинет!
Скобелев встретил меня не как бывшего подчиненного, а как товарища, даже, пожалуй, друга.