– Очень, очень рад вас видеть! – сказал он, обнимая меня и целуя. – А я, право, думал, что вас нет уже более на свете… Ваше превосходительство! – обратился он к князю Гагарину, который с удивлением смотрел на эту странную, сердечную встречу двух крайних офицерских чинов, корнета и полного генерала[276],– позвольте вам представить моего бывшего ординарца. Ну, с графом Келлером вы ведь знакомы?

– Да, – отвечал я, – я сегодня от графа узнал о вашем приезде и хотел было завтра явиться к вашему высокопревосходительству с многочисленными поздравлениями: с Новым годом, с новым чином, новым крестом…

– Ну, зарапортовался! – перебил меня генерал. – И прекрасно сделали, что явились сегодня, потому что завтра не застали бы меня – я сегодня вечером еду к себе в имение…

Я внимательно между тем всматривался в лицо дорогого человека. Он заметно изменился за тот короткий срок, в который я его не видел: побледнел, пожелтел, как-то осунулся, выражение глаз стало более серьезно, сосредоточенно. Он как будто делал усилие, чтобы улыбаться, смеяться, тогда как прежде это веселье было совершенно естественно и вполне соответствовало его сангвинической натуре. Несомненно, что неожиданная смерть матери, хлопоты и труды в тяжелой степной экспедиции и разные мелкие треволнения и неприятности сильно отразились даже на этой крепкой натуре.

– Ну а вы что здесь делаете? – обратился ко мне Скобелев. – Пьянствуете? Правда ведь, граф? – И, не дожидаясь ответа, он стал говорить про меня князю Гагарину, который все продолжал с удивлением смотреть на нашу приятельскую беседу и на мои ордена. – Отчаянный сорвиголова! – говорил про меня Скобелев князю. – Я всегда удивлялся его храбрости и хладнокровию.

– Генерал хвалит меня, ваше сиятельство, – вмешался я в разговор, – а про себя ничего не говорит. А между тем мы – это может подтвердить и граф Келлер, как бывший начальник штаба – только брали пример с нашего вождя и в его поведении почерпали силу и энергию.

– Ну вы, обезьянка, не скромничайте и не врите! Вы вот лучше скажите, какого вы черта торчите тут, в Москве, и что делаете?

– Ничего не делаю, – отвечал я весело, – да и что может делать казачий офицер, состоящий на льготе! В экспедицию вы меня не взяли, хоть и дали слово.

– Ах да, – перебил меня Скобелев, – я с вами не хочу быть больше знакомым!

– За что такая немилость, ваше высокопревосходительство?

– А за то, что вы, милостивый государь, проспали или пропили Ахалтекинскую экспедицию.

– Я в этом не виноват. Вы еще в Петербурге дали слово, что возьмете меня, в случае если вас назначат начальником. Помните тот вечер, перед отъездом вашим в Минск…

– Да, помню, но я забыл, у меня тогда вот какая была голова, масса хлопот… Вы должны были сами напомнить о себе – написать или явиться ко мне лично.

– Да я это и сделал, ваше высокопревосходительство. Я отправил вам письмо, но ответа никакого не получил.

– Какое письмо? – удивился Михаил Дмитриевич. – Я ничего не получал, даю вам слово. Наконец, вы могли послать мне телеграмму!

– И ее, вероятно, постигла бы та же участь. Наконец, я решил, что вы, вероятно, недовольны мной за что-нибудь или просто не хотите меня видеть. Что же мне было навязываться!

– Что за чепуха! – с досадой в голосе сказал генерал. – Да черт же знал, что вы существуете на свете! Мне даже говорили, что вы совсем испьянствовались, до чертиков, и от водки отправились на тот свет. Теперь я вижу, что все это вранье. Вы такой же молодец, как были на Балканах. Не правда ли, граф? – обратился он к графу Келлеру.

Граф ответил утвердительно и прибавил при этом:

– Я вполне разделяю мнение Дукмасова, что раз он не получил ответа на свое письмо – неудобно было вторично напрашиваться, – и граф, в знак сочувствия, крепко пожал мне руку.

– Э, да вы заодно с Дукмасовым, – сказал, рассмеявшись, генерал, – ну, черт с вами, давайте вашу лапу в знак примирения, – и генерал протянул мне свою руку. – А все-таки, – продолжал он, – вы проспали славную экспедицию!

– Не моя вина, ваше высокопревосходительство! Не судьба, должно быть!

– Да вы просто взяли бы да и приехали ко мне. Так делали многие офицеры. Приезжали без всяких бумаг, предписаний, и я, не зная даже их, принимал к себе. А вас я знал и был бы очень рад. Храбрые офицеры никогда не могут быть лишними на войне, для них всегда найдется работа… Ну, да прошлого все равно не воротишь! Лучше давайте вот ужинать.

– Покорно благодарю, я недавно обедал, ваше высокопревосходительство! Вот вина, если позволите, за ваше здоровье выпью.

– Ну уж это – извините-с. Чего-чего, а вина-то не дам… – И Скобелев торопливо отодвинул от меня бутылки.

– Не дадите – и не надо! – сказал я совершенно спокойно.

– Впрочем, я думаю, бокал-то один ему можно налить, но не более, – обратился, улыбаясь, Скобелев к князю и графу, наливая мне шампанского. – Вот что: ведь вы здесь, в Москве, ничего не делаете? Так поедемте ко мне в деревню встречать Новый год. Вот граф обещался тоже приехать, и еще кое-кто. Я думаю устроить для деревенских детей елку, вот вы мне и поможете. Ну что же, согласны?

– Я с удовольствием куда угодно поеду с вашим высокопревосходительством, хоть на тот свет! – отвечал я, сильно обрадованный встречей со своим бывшим начальником.

– Ну вот и отлично. Теперь десять, поезд идет в одиннадцать, значит, через час мы и покатим вместе.

– Так позвольте мне съездить в гостиницу, переодеться и захватить кое-какие вещи, – сказал я.

– Лишнее – так и поедем. На что вам вещи? Допивайте-ка ваше вино да съездите, пожалуйста, в дом генерала Яковлева, где я остановился, и передайте, что я домой не вернусь, а поеду прямо на вокзал. Поручику Ушакову скажите, чтобы он приказал Лею уложить мои вещи и тоже отправлялся на вокзал к 11-часовому поезду. Сами же возвращайтесь сюда – вместе поедем. Разобрали, в чем дело?

– Что ж тут не разобрать! – отвечал я. – В кампанию и не такие приказания разбирал…

– Ну, пошел, – прервал меня генерал, – непременно нужно огрызаться… Я замучился с ним в кампанию, – продолжал он, обращаясь к князю, – никак с ним не сговоришься!

– Вероятно, потому вы и не взяли меня с собой в Ахалтекинскую экспедицию, ваше высокопревосходительство, а нашли более сговорчивых…

Все рассмеялись, а Скобелев без церемонии поймал меня за ухо и отодрал, приговаривая:

– Вот вам за это, будете меня помнить… Ну а теперь – марш! Возьмите мою лошадь, кучер знает, куда везти. Я буду здесь вас ждать.

Выйдя к подъезду и усевшись на скобелевского лихача, я помчался к дому генерала Яковлева. Здесь меня встретил домовладелец, которому я отрекомендовался.