За ужином я заметила, что мои слова будто падают каплями на сплошную масляную пленку, не проникая в его сознание. Полнейшее равнодушие ко всему, что не касалось его лично, превращало меня как бы в невидимку. На следующее утро я сказала ему:

– Тед, боюсь, ничего не получится. Прости. Ты хочешь заставить меня взять на себя некие обязательства. Я не хочу, чтобы ты отказывался от той, другой связи. Пожалуй, мне лучше уехать домой.

После этого я встречалась с другими мужчинами. Я чуть не умерла от скуки на свидании с владельцем фирмы-застройщика из Лагуна-Бич. Несколько раз меня приглашал доктор из Беверли-хиллз, но когда он заявил, что ездил с Фрэнком Синатрой в ЮАР и пришел к убеждению, что истинный борец за мир без насилия – это вождь Мангосуту Бутелези, а вовсе не Нельсон Мандела, я прекратила общение с ним. Тед звонил регулярно, и каждый раз где-то внутри меня возникало навязчивое ощущение, что я теряю уникальную возможность завести тот роман, который мне нужен, и что проблема не в Теде, а во мне.

Тед был забавен, находчив, изобретателен и остроумен. В отличие от доктора, он признавал заслуги Нельсона Манделы. Нас одинаково беспокоило состояние окружающей среды и мира, мы оба чувствовали себя обязанными улучшить положение вещей. Эмоциональный накал между нами нарастал. И он был фантастическим любовником. Как тут не влюбиться? Но что-то было не так… не знаю, что именно.

Несмотря на все свои мучительные раздумья, я чувствовала, что из-за трусости (от страха близости и боли) могу упустить, возможно, свою главную любовь.

Вскоре моя приятельница, певица Бонни Рейтт, сообщила мне по телефону, что будет открывать ежегодный новогодний концерт группы “Грейтфул Дед” в Окленде, и пригласила меня. Помню выход знаменитого импресарио Билла Грэма, медленно спускавшегося с перекрытий стадиона в костюме цыпленка, фанатов рок-группы в рубахах и бусах, словно прямиком из шестидесятых; помню, что казалась себе старой, будто всё это уже не для меня. И помню счастливую Бонни – я никогда еще не видела ее такой умиротворенной и уравновешенной. Мы были знакомы и достаточно близки много лет, и я знала, что романы и обещания даются ей нелегко. Но в тот день ее сопровождал актер Майкл О’Киф, и она была безмерно счастлива. Ее счастливый вид придал мне смелости. Господи, подумала я, если она может, наверное, и я смогу, и на следующее утро, 1 января 1990 года, я позвонила Теду и предложила попробовать еще раз. И вновь меня поразила не просто его готовность, но самый настоящий экстаз. Его неизменная нежность заставила меня подумать, что все мои тревоги были порождением моих собственных демонов и их подрывной деятельности.

Тогда-то мы и вступили в постоянные отношения, как мы сами говорили, – на мой взгляд, лестный статус для тех, кому за пятьдесят. Ванесса уже училась в университете, а вот Трой – еще в школе. Я волновалась, когда мне приходилось подолгу отсутствовать дома, поэтому, если Теду надо было уехать в Атланту, я оставалась в Санта-Монике, хотя он не скрывал, что проводит эти ночи с другой женщиной (а то и с двумя). Мне это не нравилось. Это выводило меня из равновесия, но выдвинуть ультиматум я пока не решалась. Я предпочитала, как и сказала Теду, плыть по течению и наблюдать за развитием событий.

В то время мы говорили по телефону часами. Он уверял, что без меня чахнет, и поначалу я принимала это как комплимент. Позднее я поняла, что он не столько нуждается во мне, сколько боится одиночества. К сожалению, Теду не хватало внутреннего благополучия (в течение какого-то периода мы были в чем-то схожи). Благополучие должно было исходить извне – от женщины, от успеха, от его достижений и добрых дел. Лишь через несколько лет я стала замечать, что это сильно отразилось на мне и наших отношениях. Но я потеряла голову от любви к нему – и до сих пор не оправилась до конца, – я хотела быть стойкой и попытаться помочь этому обаятельному, милому мужчине-ребенку, который отличался от моего отца ровно настолько, чтобы мне хотелось влезть в его шкуру и узнать его поближе.

При всех чудачествах Теда его манера ухаживать одурманивала. Он, как и я, жаждал сделать мир лучше, но эта идея не настолько владела им, чтобы он не мог сменить пластинку и с тем же энтузиазмом переключиться на то, что передавалось только телом. Наконец-то всё целиком – и выше шеи, и ниже! Всё в одном флаконе. Хочется секса, романтики, смеха, общих ценностей, зарядки для ума, соратничества и дружбы. Хочется всего сразу, и, кажется, он может всё это дать. Кроме того, он нравился близким мне людям – моей помощнице Дебби, Луису, Поле, Трою, Натали, Лулу, Ванессе; впрочем, с Ванессой всё не так однозначно. С ее точки зрения, я в очередной раз собиралась посвятить себя мужчине, и ее это раздражало.

Пригласив меня в Атланту в первый раз, Тед встретил меня в аэропорту, и мы поехали на его скромном “форде таурус” прямо в центральную студию CNN. Боже святый! Я вхожу в гигантский атриум со стеклянным куполом, пытаюсь охватить взглядом все четырнадцать этажей окружающего меня здания – тут и там CNN и TURNER, флаги со всего мира, включая флаг ООН, свидетельствующие о стремлении Теда создать глобальную сеть. Всё это сотворил мой любовник! К моему удивлению, Тед, оказывается, еще и жил здесь, когда приезжал в Атланту, – то есть всякий раз, когда это могло сойти ему с рук. После развода со второй женой он надолго обосновался в своем офисе и спал на кровати, которая убиралась в шкаф, до тех пор, пока его подружка не воспротивилась. Недавно он ликвидировал потолки в нескольких складских помещениях на четырнадцатом этаже и обустроил крошечный (700 квадратных футов)[84] пентхаус, куда надо было с риском для жизни подниматься по витой чугунной лестнице. Все десять лет нашей с Тедом совместной жизни этот пентхаус служил мне пристанищем, и я была единственной на весь мир женщиной, которая выходила из дому, минуя отдел спорта и маркетинга.

Он хотел познакомить меня со всеми и с каждым в Атланте, и я увидела, что, несмотря на весь свой бесспорный международный авторитет, Тед вел себя как ребенок, раздуваясь от гордости, что я при нем. Совершенно новое для меня состояние. Вообще всё было внове – я еще никогда не была с бизнесменом, тем более с богатым, который обладал бы мятежной душой и не ставил деньги на первое место в рейтинге своих жизненных ценностей. Тед ценил деньги, но жил не ради них. Он был веселым ренегатом, белой вороной, чуждым политесу и политике, и вынашивал благородные мечты сделать мир лучше. Он боготворил меня, несомненно, нуждался во мне и не боялся это показать. Он был неотразим во многих отношениях.

Постепенно я познакомилась с деловыми партнерами Теда, многие из которых еще начинали с ним. Они говорили, что никогда еще не видели Теда таким счастливым, и с тех пор, как завязался наш роман, с ним стало гораздо легче работать. Многие из тех, кто любил его, переживали за его психику, отчасти из-за наследственности, отчасти из-за его непостоянства в отношениях с женщинами. Поэтому они приняли меня со всем радушием, как “женщину, которая его спасет”. Один из его товарищей по парусному спорту сказал: “Похоже, наш капитан наконец-то попал в хорошие руки”. Лишь одна его сотрудница, секретарь-референт Ди Вуд, сказала мне с долей беспокойства, хотя и любила его всем сердцем: “Джейн, он свинтус, женщин ни в грош не ставит и таким останется”. Она произнесла это со смехом, и мне хотелось думать, что она пошутила, – допустим, так. Я запомнила ее слова.