стакана и продолжил:

– Ты знал, что мисс Шерман пьет?

– Сильно?

– Мне сказали, что этот фильм мог стать для нее последним. Ее секретарша говорит, что ее приходилось водить по съемочной площадке за руку.

Фэншоу задумчиво посмотрел на меня:

– Конечно, какие-то слухи до меня доносились, но я не думал, что все так серьезно. Как тебе Райс?

– Я в него просто влюбился. Мы прекрасно с ним поладили. Он предложил расквасить мне нос.

– Есть какие-нибудь версии?

– Только та, что на поверхности: высокооплачиваемая звезда спилась и больше не может работать. Муж решил получить наличные, пока не поздно. Договорился, чтобы ее похитили, и деньги в карман.

– Ну да, вполне вероятно. Единственная нестыковка в том, что он не знал о страховке.

– Это еще не доказано. Она могла ему проговориться. Лично мне эта версия по душе.

– Итак, что будем делать?

– Ничего, пока не заплатим выкуп. Потом будем следить за Райсом. Если деньги у него, он себя выдаст, если подольше подождать.

– А Джойс Шерман?

– Могу поспорить, что она не вернется.

– Я тоже. Ну ладно, буду звонить Мэддаксу. Я расскажу ему твою версию.

– Она ему придется по вкусу, о такой он и сам мечтает, – сказал я и встал. – Мне еще нужно кое-что сделать. Если я ему понадоблюсь, то где-то через час я буду в отеле “Калвер”.

Я оставил его набирать номер Сан-Франциско и вышел на улицу.

Из проезжавшего мимо такси выглянул водитель и вопросительно посмотрел на меня. Я подозвал его и назвал адрес:

– Уилтшир-роуд, пятьдесят пять.

Уилтшир– роуд была сразу за Южным бульваром, плохо освещенная улочка, вдоль которой выстроились небольшие коттеджи. Номер пятьдесят пять был тих и темен, с заброшенным садом и шаткими деревянными воротами.

Я попросил водителя подождать, подошел к воротам и постучал. Подождав, я постучал снова и услышал чьи-то шаги, дверь в воротах открылась: на меня смотрела какая-то женщина.

– Кто это?

– Мистер Хофман дома?

– Нет.

Дверь начала закрываться.

– Вы миссис Хофман?

– Какое вам дело, кто я?

– У меня срочное дело к мистеру Хофману. Где его найти?

– Не знаю.

– Может быть, вы мне поможете? – Я просунул ногу в щель приоткрытой двери, чтобы она не захлопнулась у меня перед носом. – Я вам заплачу за потраченное время.

Она помолчала, глядя на меня, затем приняла решение и отступила от двери.

– Ну ладно, заходите.

Я вошел за ней в маленькую неубранную комнату, заставленную покрытой пылью старой мебелью. В слабом свете лампочки я разглядел хозяйку: неряшливо одетая, лет тридцати пяти, лицо смуглое и угрюмое, но видно, что симпатичная, и если бы так себя не запустила, то, вероятно, смотрелась бы красоткой. На ней был старый, грязный свитер, надетый наизнанку, а на подоле серой измятой юбки красовалось большое жирное пятно.

– Вы миссис Хофман?

– А если да? – отрывисто бросила она. – Тут нечем гордиться. Чего вы хотите?

Я предложил ей сигарету; она взяла ее, прикурила от моей зажигалки и присела на засаленный диван.

– Говорите, и побыстрее, – добавила она. – Мне скоро нужно уходить.

– Вы не знаете, где ваш муж?

– Я уже сказала. Зачем он вам нужен?

– По работе. Вчера вечером я случайно встретился с ним в Спрингвилле. Я бы мог предложить ему денежное дельце, если сумею его разыскать.

Она изучающе посмотрела на меня, в глазах мелькнул интерес.

– Вы тот самый парень из страховой компании?

– Верно. Он вам говорил обо мне?

– Он? – Она горько рассмеялась. – Он мне ничего не говорит. Я просто слышала, как он с кем-то разговаривал по телефону и сказал, что встретил вас. Вы ведь Хармас?

Я кивнул и осторожно опустился в одно из кресел. Оно выдержало, но еле-еле.

– Когда это было?

– Три дня назад.

– Вы знаете, с кем он разговаривал?

– Догадываюсь.

– С кем?

Она хитро улыбнулась:

– Я не болтаю о делах своего мужа, он бы этого не одобрил.

– Так уж получилось, что это и мое дело. Вам бы пригодилось долларов двадцать?

Она облизала бледные губы и беспокойно заерзала.

– Может быть.

Я вынул из бумажника двадцатидолларовую купюру:

– Кто это был?

– Та рыжая, с которой он теперь водится.

– А сейчас послушайте, это важно. И не заставляйте меня вытягивать из вас по одному слову. Я заплачу вам сорок баксов: двадцать сейчас и двадцать после того, как вы все расскажете.

Я положил купюру на ручку дивана, она выхватила ее и засунула за ворот свитера.

– Только не говорите ему, что я вам разболтала. Я бы ничего не стала говорить, если бы не была уверена, что он не вернется.

– Откуда вы знаете?

– Он забрал свои вещи. Кто-то его сильно напугал. Он смылся, пока я была на кухне. Нет, он не вернется, и это к лучшему.

– Та рыжая, кто она?

– Не знаю. Появлялась здесь с неделю назад. Я ее впустила, но лица не разглядела. Она была в темных очках и широкополой шляпе. Я бы не смогла ее узнать.

– А потом она приходила? Она покачала головой:

– Но я знаю, что иногда Берни с ней виделся, и тогда у него появлялись деньги. Он встречался с ней поздно вечером.

– Вы уверены, что он встречался именно с ней?

– Перед уходом он приводил себя в порядок. Обычно он этого не делает.

– Вы сказали, что три дня назад он ей звонил?

– Верно. Я была на кухне и слышала, как он набирает номер. Я решила подслушать, что он затевает, и встала за дверью. Он говорил о каком-то убийстве. Я уверена, что с другой стороны провода была та рыжая.

– Вы не запомнили, о чем они говорили? Она немного подумала:

– Точно не помню, но думаю, что-то вроде того:

"Этот парень за мной следил. Его зовут Хармас, он следователь страховой компании. Ему известно, что я был в том доме. Доказать он не может, но знает. Он попытается навесить на меня это убийство. Я не собираюсь рисковать бесплатно. Мне нужно вас увидеть. Да, прямо сейчас. Возьмите с собой деньги. Встретимся через полчаса”. Потом он повесил трубку.

– И что было дальше?

– Он ушел. Было без четверти двенадцать. В половине первого он вернулся и сразу пошел в свою комнату. Он думал, что я уже сплю. Мы теперь спим отдельно. Минут через двадцать он вышел из спальни с чемоданами. Я смотрела на него из кухни через щелочку. Он забросил чемоданы в машину и уехал.

– Вы только что говорили, что он был испуган. Почему вы так решили?

– Потому что он, правда, был испуган. Он был белый как бумага, мокрый