Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь день Лилия ходила по городу и вечером, оставив купленные сети у родственников, вздумала пойти в кино. Пароход ее уходил завтра после полудня. Ни у кого не было времени сопровождать Лилию, и она отправилась одна. Переехав через понтонный мост, она вышла из трамвая и решила зайти на пароходную пристань узнать о времени отправки парохода. Против Рижского замка стоял большой норвежский пароход. С него только что сошла группа моряков, и среди них был человек с гармонью через плечо. Если бы не было гармони, Лилия не обратила бы на этих людей внимания. Но инструмент напомнил кого-то, чья судьба переплелась с ее собственной судьбой. Взволнованная, она внимательно присмотрелась к незнакомцу. Эта фигура, сильно поношенная и замусоленная одежда, походка, волнистая прядь волос, выбивающаяся из-под козырька жокейки, голос вызвали в памяти что-то бесконечно близкое и знакомое. Лилия не знала, он ли это, но она желала, чтобы это было так. Все остальные мысли вдруг рассеялись, и она забыла, зачем пришла на пароходную пристань. Возбужденная, растерянная, она не в силах была оторвать глаз от этого человека.
Если бы это действительно оказался Ингус!.. Может быть, это он? Долгие, бесконечные годы — и наконец она видит его! Может быть, даже единственный и последний раз! В этот миг она не думала о том, что означает эта встреча и почему она ее так желает.
Никому не было дела до незнакомой женщины, которая так внезапно ушла с набережной. Перейдя через рельсы, Лилия опередила моряков и у столба трамвайной остановки стала ожидать, когда они пройдут мимо. Теперь она ясно видела лица этих людей и наконец узнала того человека. Это был Ингус, правда, постаревший и более усталый, чем в тот раз, когда они надолго расстались на набережной. Но все же это был тот же Ингус, немного грустный и немного беспечный, дорогой и не забытый до сегодняшнего дня. Вот он увидел меня, смотрит сюда, прямо на меня. О, хоть бы сердце не стучало так в груди. И почему так горят щеки? Неужели он в самом деле не узнает меня… пройдет мимо! Он больше не смотрит сюда, он так близко, почти рядом, и даже вынужден посторониться, чтобы не задеть меня углом гармони.
— Ингус!.. — сорвалось с губ Лилии.
Она не решилась загородить ему дорогу, да это и не нужно было: он услышал ее возглас и обернулся.
— Вы что-то сказали? — спросил он, прищурив глаза, потому что заходящее солнце светило прямо в лицо.
— Да, я… Но это ведь ты, Ингус Зитар, не правда ли? — торопливо переспросила Лилия.
— Совершенно верно, — ответил он и остановился.
— Разве ты меня больше не узнаешь? — спросила Лилия и подошла к нему, нерешительно беря его за руку. — Ну, а сейчас ты видишь меня, не правда ли?
Теперь покраснел Ингус. Его рука скользнула по пиджаку кверху, словно намереваясь поднять воротник; полосатая сорочка была нестирана и воротничок совсем смят.
— Come![32] — крикнул один матрос, махнув Ингусу рукой. Они направлялись в кабачок. — Let us go![33]
— Wait a bit, — сказал Ингус. — I shall come later.[34]
Моряки пошептались, засмеялись и пошли дальше.
— Тебе нужно куда-то спешить? — спросила Лилия, и неизвестно почему к горлу ее подступил комок.
— Я им обещал сыграть, вот и все, — ответил Ингус. — Но они еще не платили, так что я могу и не ходить.
Спазмы еще сильнее сжимали горло Лилии; она с трудом удерживала рыдания.
— Где бы мы могли посидеть? — спросила она. — Я думаю, нам о многом надо поговорить. Хорошо бы найти такое место, где меньше народу.
— Здесь на берегу нельзя. И потом мне надо снести гармонь.
— Гармонь можно оставить на пароходике, у меня там есть знакомые… — сказала Лилия. — Потом возьмешь.
— Мне не хочется им показываться.
— Я снесу.
Они перешли через рельсы на набережную, и, пока Лилия относила гармонь пароходному эконому, Ингус ждал ее у конторы.
— Мы можем посидеть в будке ожидания, — заметил Ингус, когда Лилия вернулась. — В теплую погоду публика туда не заходит.
— Ты лучше знаешь, — согласилась Лилия.
Будка действительно была свободна, и все время, пока Ингус и Лилия разговаривали, никто их не беспокоил. Это было хорошо, потому что разговор их был совсем необычный.
3
— Я получила твое письмо, — сказала Лилия. — То, что ты послал с мальчиком.
— Я помню, Лилия. Тогда тебе должно быть все ясно.
— Да, Ингус. Но теперь я знаю, что ты немного лгал.
— В каком смысле?
— Ты писал, что твои глаза больше никуда не годятся. Как же ты мог написать письмо?
— По привычке, Лилия. Попробуй когда-нибудь писать с закрытыми глазами, и ты увидишь, что кое-что получается.
— Давеча я видела, что, когда тот матрос махнул тебе рукой, ты заметил это и ответил ему.
— Сколько-то я еще вижу. Но на море уже не гожусь. Если мне приходится продолжительное время смотреть пристально, я скоро слепну и не вижу ничего, кроме чешуйчатого тумана.
— Тебе не стало хуже с тех пор, как ты приехал?
— Нет, Лилия, но и лучше не стало.
— Расскажи мне, как это с тобой произошло.
Ингус рассказал. Они долго молчали. Полные воспоминаний о прежней близости, они не осмеливались прикоснуться друг к другу, ибо каждое прикосновение было бы вопросом, а они еще сами не знали ответа. Человек, потерявший всякую надежду, обретает покой в том, что примиряется с потерянным. Он знает, с каким трудом приобретен этот покой, и поэтому не желает терять его ради новых, робких надежд. Повторяющиеся страдания уже не так остры, но они гораздо мучительнее, ибо человек заранее может предусмотреть все фазы их.
— Где ты сейчас живешь? — спросила наконец Лилия.
— Везде и нигде, — впервые улыбнулся Ингус. — У меня нет жилья, и я без него отлично обхожусь. Ведь в порту всегда стоит какое-нибудь судно. Только зимой, когда закроется навигация, мне придется думать о крове. Прошлой зимой я устроился музыкантом в какой-то корчме. Весною мы расстались друзьями, так что на будущую зиму у меня есть возможность вернуться на прежнее место.
— Ты доволен этой жизнью?
— Милая Лилия, покажи мне хоть одного человека, который был бы доволен тем, что у него есть. А если бы даже такое чудо нашлось, я не позавидовал бы