Либеральная пресса постоянно сетовала на то, что оппозиция в России не хочет стать «вменяемой», представив себя «системной социал-демократической партией». Не то чтобы лидеры официальной КПРФ этого не хотели, просто у них, как жаловался журнал «Эксперт» в 2005 году, «решительно не получается».[537]Славянофильское философствование и мракобесное православное кликушество давалось им неизменно лучше, чем игра в европейскую респектабельность. Всякий раз, когда они пытались «обновиться», вдохновляющие идеи неизменно обнаруживались не в речах Тони Блэра и его европейских коллег, а в идеологическом арсенале русского фашизма.

Наиболее образованная часть российского бизнеса прекрасно сознавала, что формирующейся буржуазии нужны собственные «цивилизованные левые», без участия которых проведение правой политики становится все более затруднительным. Но подходящих кандидатур не находилось — в силу исторических и социальных условий страны. Представителям правящего класса пришлось браться за дело самим: в качестве идеолога умеренных левых выступил оказавшийся в опале у Кремля олигарх Михаил Ходорковский.

Брошенный в тюрьму после сомнительного процесса, руководитель корпорации ЮКОС, не мог не думать о возмездии. Чтобы стать полноценным политическим заключенным, Ходорковскому нужна была политическая программа. Именно славы борца за интересы трудового народа недоставало ему, дабы считаться жертвой режима не только в глазах либеральной столичной интеллигенции, но и в глазах более широких слоев населения, у которого его несчастья ничего, кроме злорадства, не вызывали.

Ходорковский пострадал в ходе борьбы за власть внутри элиты. Здесь страсти тоже кипят нешуточные, жертвы приносятся немалые. И герои шекспировских трагедий, брошенные в темницы Тауэра, могут вызвать наше сочувствие, но они — не политзаключенные. Их политика не имеет ничего общего с политикой, затрагивающей интересы масс.

Либеральная пресса с первых же дней «дела ЮКОСа» сравнивала Ходорковского с южноафриканским героем Нельсоном Манделой. Но Мандела, хоть и был потомком королевского рода и человеком не бедным, в тюрьму угодил не из-за разногласий с правительством по вопросам бизнеса, а из-за связей с коммунистами.

Проблема Ходорковского, однако, состояла в том, что на свободе он ни малейшей симпатии к левым идеям не выказывал. Он был либералом, и, надо сказать, либералом терпимым (в отличие от других, искренне убежденных, что за малейшее отклонение от либеральной ортодоксии надо расстреливать). Даже когда хозяин ЮКОСа вкладывал деньги в КПРФ, он делал это по соображениям, весьма далеким от идеологии. Человек с левыми взглядами не дал бы КПРФ ни гроша.

«С 2002 года корпорация ЮКОС вошла в политическую фазу развития и основные усилия сосредоточила уже даже не на нефти, а на покупке власти в стране целиком, целыми регионами, — пишет редактор газеты „Stringer“ Елена Токарева в весьма поверхностной, но крайне откровенной книге „Записки рядового информационной войны“. — К этому времени ЮКОС был уже подлинный спрут, который опутывал страну. У ЮКОСа было очень много политических проектов, о которых до сих пор даже не догадывается общество».[538]

Ошибка Ходорковского

К думским выборам 2003 года представители корпорации начали активно скупать места в самых разных партийных списках, так что «объединенная фракция ЮКОСа» в случае успеха должна была бы насчитывать около 40 депутатов — не меньше, чем у добившейся успеха на выборах политической партии. Токарева ехидно сообщает, что список КПРФ «был наводнен людьми ЮКОСа, тесно связанными со спецслужбами», но потом, когда Ходорковского арестовали, лидеры партии своих спонсоров попросту «кинули». Кандидатов «не включили в избирательный список на проходные места, а деньги не вернули».[539]

Никакой идеологии здесь не было — ни с одной, ни с другой стороны. Только бизнес. Однако, оказавшись за решеткой, Михаил Ходорковский получил достаточно свободного времени и возможностей для размышления. Он принялся читать книги о русской истории. Итогом этих размышлений стала серия писем, в которых бывший олигарх объявлял о кризисе либерализма и необходимости «левого поворота» в стране.

Конечно, это вполне в духе русской культуры: попав в тюрьму, бывший магнат начинает думать о жизни, страдает от угрызений совести и, в конечном счете, становится новым человеком. Тем не менее текст, опубликованный в газете «Ведомости» под заголовком «Левый поворот», не вызвал среди самих левых ни малейшего энтузиазма. Прошло некоторое время и появилось продолжение: «Левый поворот-2».

Второй текст был гораздо более детализирован, нежели первый, но интереса в обществе вызвал значительно меньше, ибо оказался лишён элемента сенсационности. Получилось так, что чем более подробно и внятно Ходорковский высказывался, тем меньше его обсуждали. Первая статья про «Левый поворот» была темой многочисленных комментариев. На вторую реагировали лишь дежурными заметками, как и на любую новость, которую проигнорировать нельзя, но и обсуждать не особенно интересно. Однако мысли «заключенного № 1», как прозвали опального олигарха журналисты, все же заслуживают внимания.

Прежде, всего, бросается в глаза, что статьи о «Левом повороте» Ходорковский публиковал в правых изданиях, в деловой прессе. Другой он просто не знал и в других категориях не мыслил. «Левизна» Ходорковского вообще сочетается с полным отсутствием интереса к левой мысли. Реальное левое движение в России и мире для него интереса не представляет, что производит особенно гротескное впечатление во второй статье. Автор сначала сообщает, что его спрашивают: «Существуют ли сегодня в России дееспособные, современные оппозиционные силы с левыми и леволиберальными взглядами?»[540]А затем преспокойно оставляет этот вопрос без ответа и переходит к другим темам.

Куда больше интереса у Ходорковского вызывает вопрос о том, как преодолевать структурный кризис российской экономики. Сформулированный им рецепт состоит из нескольких элементов. Во-первых, надо смелее тратить деньги стабилизационного фонда. Из этих средств можно финансировать переход от экономики «нефтегазовой трубы» к «экономике знаний». Во-вторых, надо обеспечить резкий рост населения, причем так, чтобы обойтись без мигрантов (исключительно за счет всевозможных мер по стимулированию рождаемости). В-третьих, надо ввести одноразовый налог, через который правящий класс «откупится» от народа, компенсировав общество за несправедливость приватизации. Налог должен быть примерно равен годовому обороту каждой крупной компании. Был здесь еще ряд положений, но они настолько банальны, что на них нет смысла останавливаться.

На первый взгляд, идеи Ходорковского выглядят достаточно привлекательно, хотя сразу бросается в глаза, что в них нет совершенно ничего левого. Это не более чем перечень мер, которые должно осуществить ответственное либеральное правительство для обеспечения стабильного развития отечественного капитализма. Однако при более внимательном чтении замечаешь, что, несмотря на кажущуюся серьезность, эта программа насквозь утопична. Вот как Ходорковский видит будущую хозяйственную систему: «40 % — „экономика знаний“; 40 % — нефть, газ, металл, лицензионное производство; 20 % — сельское хозяйство, включая переработку и торговлю».[541]Легко заметить, что в этой схеме вообще нет места для промышленности. Понятно, что автор опирается на модные теории относительно информационного общества, но проблема в том, что эти теории неверны. Любой серьезный государственный муж на Западе уже давно знает, что опорой «экономики знаний» является сильная промышленность. Даже если западные концерны физически переносят в страны Азии часть производства, они продолжают развивать корпоративный производственный потенциал. «Знания» бывают востребованы ровно постольку, поскольку существует нуждающаяся в них индустрия. Страна без самостоятельного промышленного потенциала будет поставлять знания за границу по дешевке ровно таким же образом, каким сейчас поставляет сырье. В экономическом смысле сырьевая экономика без промышленности, конечно, выгоднее, чем очень дорогая и крайне уязвимая «экономика знаний» — тоже без промышленности.