Где-то через час быстрых танцев Вернер поставил медленную песню. Фрида с Генрихом танцевали щека к щеке. Никто в зале не нравился Карле настолько, чтобы танцевать с ним медленный танец, поэтому она вышла выпить кока-колы. С Америкой Германия не воевала, так что концентрат кока-колы привозили и разливали по бутылкам в Германии.

К ее удивлению, Вернер вышел вслед за ней, посадив пока менять пластинки кого-то еще. Ей было лестно, что самому красивому мальчику в зале захотелось с ней поболтать.

Она рассказала ему про Курта, что его переводят в Акельберг, и Вернер сказал, что то же самое произошло с его братом Акселем. У пятнадцатилетнего Акселя было врожденное расщепление позвоночника.

– Неужели им обоим может помочь один и тот же новый метод? – нахмурился Вернер.

– Сомневаюсь… Хотя не знаю, на самом деле, – сказала Карла.

– Почему так происходит, что врачи никогда не объясняют своих действий? – сердито сказал Вернер.

Карла невесело рассмеялась.

– Они думают, что если обычные люди начнут разбираться в медицине, то перестанут преклоняться перед ними.

– По такому же принципу действуют фокусники: больше впечатляет, если не понимаешь, как это сделали, – сказал Вернер. – Врачи – такие же эгоцентристы, как и все остальные.

– Еще больше, – сказала Карла. – Уж я-то знаю, как медсестра.

Она рассказала ему о листовке, увиденной в поезде.

– И что ты об этом думаешь? – спросил Вернер.

Карла заколебалась. Честно говорить о таких вещах было опасно. Но она была знакома с Вернером всю жизнь, и всегда он был левым. И еще он был свингером. Ему она могла доверять.

– Я рада, что кто-то противостоит нацистам, – сказала она. – Значит, не все немцы парализованы страхом.

– Существуют разные способы борьбы с нацистами, – тихо сказал он. – Можно не только красить губы.

Наверное, он имеет в виду, что она тоже могла бы распространять листовки, подумала Карла. Неужели и сам он занимается чем-то таким? Да нет, для этого он слишком плейбой… Скорее уж Генрих: он намного серьезнее.

– Нет, спасибо, – сказала она. – Это слишком страшно.

Они допили кока-колу и вернулись на склад. Народу было уже столько, что едва хватало места для танцев.

К ее удивлению, Вернер пригласил Карлу на последний танец. Он поставил Бинга Кросби «Только всегда»[6]. Карла затрепетала. Он прижал ее к себе, и всю эту медленную песню они скорее покачивались, чем танцевали.

В конце, по традиции, на минуту выключили свет, чтобы пары могли поцеловаться. Карла чувствовала себя неловко: она же знала Вернера с детства. Но он всегда ей нравился, и она с готовностью повернула к нему лицо. Как она и ждала, его поцелуй был умелым, и она горячо ответила. С замиранием сердца она почувствовала его ласковую руку на своей груди. Показывая, как ей это нравится, она разомкнула губы. Но тут зажегся свет, и все закончилось.

– О, – выдохнула она. – Ты меня удивил.

Он улыбнулся ей самой обаятельной улыбкой.

– Может быть, можно будет как-нибудь еще раз тебя удивить?

II

Когда зазвонил телефон, Карла шла через холл на кухню завтракать. Она взяла трубку.

– Карла фон Ульрих, – сказала она и услышала голос Фриды:

– Карла, мой младший брат умер!

– Что? – Карла не могла поверить тому, что слышала. – Фрида, какое несчастье! Где это случилось.

– В больнице, – сказала Фрида, всхлипывая.

Карла вспомнила, как Вернер рассказывал ей, что Акселя отправили в ту же самую больницу в Акельберге, что и Курта.

– Как он умер?

– От аппендицита.

– Какой ужас… – Карле было жаль подругу, но кроме того, у нее возникли подозрения. Когда профессор Вилрих месяц назад говорил с ними о новом методе лечения для Курта, у нее появилось нехорошее ощущение. Может быть, метод был менее проверенный, чем он был готов признать? Мог он быть действительно опасным?

– А еще что-нибудь известно? – спросила она.

– Мы получили совсем короткое письмо. Папа в ярости. Он звонил в больницу, но не смог связаться ни с кем из начальства.

– Я сейчас к вам приеду. Буду через несколько минут.

– Спасибо.

Карла повесила трубку и бросилась на кухню.

– Аксель Франк умер в акельбергской больнице! – сказала она.

Ее отец Вальтер просматривал утреннюю почту.

– О! – произнес он. – Бедная Моника.

Карла вспомнила, что, по семейным преданиям, Моника, мама Акселя, была когда-то влюблена в ее отца. На его лице сейчас отразилась такая тревога, что Карла подумала, не был ли отец тоже увлечен ею, несмотря на любовь к Мод. Любовь – это так сложно…

Мама Карлы, теперь лучшая подруга Моники, сказала:

– Она, должно быть, совершенно безутешна.

Вальтер снова опустил взгляд на почту и вдруг удивленно сказал:

– Письмо для Ады.

В комнате стало тихо.

Карла смотрела на белый конверт, который Ада взяла у Вальтера.

Ада нечасто получала письма.

Эрик был дома, шел последний день его короткого отпуска, и все вчетвером они смотрели, как Ада вскрывает конверт.

Карла затаила дыхание.

Ада вынула письмо, отпечатанное на бумаге со штемпелем. Она быстро прочитала его, ахнула – и зарыдала.

– Нет! – воскликнула Карла. – Не может быть!

Мод бросилась к Аде и обняла ее.

Вальтер взял у нее из рук письмо и прочитал.

– О боже, какое ужасное горе, – сказал он. – Бедный маленький Курт.

Он положил листок на обеденный стол.

– Мой мальчик, мой бедный малыш, и умер вот так, без мамы… Я этого не вынесу!

Карла с трудом сдерживала слезы. Она была в смятении.

– И Аксель, и Курт? – сказала она. – Одновременно?

Она взяла письмо. Письмо было напечатано на машинке, и там было указано название больницы и адрес в Акельберге.

Она прочла:

«Уважаемая миссис Хемпель!

Я вынужден с прискорбием сообщить Вам, что Ваш сын, Курт Вальтер Хемпель, восьми лет от роду, скончался. Смерть наступила 4 апреля в нашей больнице в результате разрыва аппендикса. Было сделано все возможное, но спасти его не удалось. Пожалуйста, примите мои глубочайшие соболезнования».

И подпись главного врача.

Карла подняла голову. Мама сидела рядом с Адой, одной рукой обнимая за плечи, второй держа за руку. Ада рыдала.