На этот раз краевед так изумил Окладина, что он только руками развел. Стараясь не горячиться, Пташников терпеливо объяснил:

– В качестве приданого эти книги получила дочь Ярослава Мудрого Анна, выданная замуж за французского короля Генриха Первого. Так они оказались во Франции, где Анна хранила их в основанном ею аббатстве Санлис. Во время французской революции, когда в стране наступил хаос, их приобрел сотрудник российского посольства во Франции Петр Петрович Дубровский – страстный собиратель древних манускриптов. В 1800 году он вернулся в Россию, но по ложному доносу был обвинен в шпионаже в пользу Франции, уволен со службы и выслан из Санкт-Петербурга. Вероятно, именно в это время, испытывая материальный недостаток, он продал несколько самых древних рукописей, которые не поддавались прочтению, Сулакадзеву. В марте 1805 года о приобретении Дубровским книг Анны сообщил журнал «Вестник Европы»…

И опять, как неоднократно уже бывало, Пташников вынул с полки только что упомянутый журнал и бегло зачитал из него:

– «Известно, что сия княжна основала аббатство Санлис, в котором все ее книги до наших дней сохранились. В сем месте найдены они господином собирателем и куплены недешевою ценою. Упомянутая домашняя библиотека состоит большей частью из церковных книг, написанных руническими буквами, и других манускриптов от времен Ольги, Владимира… Наши соотечественники, знатнейшие особы, министры, вельможи, художники и литераторы, с удовольствием посещают скромное жилище господина Дубровского и осматривают богатейшее сокровище веков, которое, конечно, достойно занимать место в великолепнейших чертогах».

Пташников осторожно положил журнал на стол и, переведя дух, добавил к прочитанному:

– Среди соотечественников, которые побывали в домашнем музее Дубровского, были такие известные исследователи старины, как Евгений Болховитинов, главный библиотекарь императорских библиотек Строганов, будущий директор Публичной библиотеки Оленин, которые очень высоко оценили собрание Дубровского. В результате оно оказалось в Публичной библиотеке, а Дубровский был назначен главным хранителем этого фонда, получившего названйс «Депо манускриптов».

– Почему же Дубровский не вернул в «Депо манускриптов» самые древние рукописи, проданные им, как вы утверждаете, Сулакадзеву? – недоверчиво спросил Окладин.

– Никаких документальных свидетельств на этот счет не сохранилось, но можно предположить, что Дубровский и Сулакадзев прекрасно понимали, что рукописи, подрывающие основы норманской теории, лучше держать подальше от государственных хранилищ, в которые имеют свободный доступ апологеты этой самой теории. И последующие события показали, что они поступили правильно: в 1812 году, опять-таки по ложному доносу, на этот раз того самого Оленина, назначенного директором Императорской Публичной библиотеки, Дубровского отставили от службы в «Депо манускриптов», лишили казенной квартиры при библиотеке. Нет нужды говорить, что, как лицо официальное, действительный тайный советник, Оленин был махровым норманистом. Если бы такие манускрипты, как Влесова книга, оказались в собрании возглавляемой им библиотеки, то вряд ли бы уцелели. Сулакадзев был именно тем человеком, который мог сохранить подобные рукописи для потомков, но преждевременная смерть при невыясненных обстоятельствах помешала этому.

– Я бы не сказал, что версия с передачей книг библиотеки Ярослава Мудрого сначала Анне, затем Дубровскому и Сулакадзеву выглядит убедительно.

– Могу предложить другую версию. Помните, я говорил на юбилее, что в начале этого столетия возле Софийского собора в Киеве обнаружили подземный ход? Так вот, когда в него спустились, обнаружили берестяную грамоту со следующим текстом: «А ще кто найде сей ход, той найде великий клад Ярослав». Сначала подумали, грамота времен Ярослава, но, исследовав ее, пришли к выводу, что она написана на рубеже семнадцатого-восемнадцатого веков. Следовательно, уже тогда могли найти «великий клад Ярослав», в котором были и книги, оказавшиеся затем в каком-нибудь книжном собрании, где их и нашел Сулакадзев. А может, библиотека Ярослава Мудрого здесь и вовсе ни при чем и Сулакадзев обнаружил рунические рукописи совсем в другом собрании, например – в той же библиотеке Ивана Грозного.

– «Carthaginem esse delendam», – неожиданно произнес Окладин по-латыни, поймав наши удивленные взгляды, перевел: – «Карфаген должен быть разрушен». Этой фразой заканчивал каждую свою речь в римском сенате Катон Старший. О чем бы ни шла речь, вы, Иван Алексеевич, с такой же настойчивостью возвращаетесь к библиотеке Ивана Грозного.

– А вы с такой же последовательностью, точнее – с упрямством, достойным лучшего применения, отвергаете все доводы в пользу ее существования. Кстати, после Пунической войны Карфаген был действительно разрушен, – хитро улыбнулся Пташников. – Я тоже не теряю надежды, что библиотека московских государей будет найдена.

– Сначала надо доказать, что она существовала.

Голосом пророка Пташников убежденно заявил:

– Сейчас задача состоит не в том, чтобы доказать существование библиотеки московских государей, а определить, где она находится…

Уверенности краеведа можно было только позавидовать. Вместе с тем я не мог избавиться от опасения, что выбранный нами путь в расследовании судьбы загадочной царской книгохранительницы приведет нас в тупик, что в какой-то момент мы не заметили поворота, который вывел бы нас к истине.

Часть третья. Несостоявшееся опознание

– Беттередж, – сказал мистер Фрэнклин, – я был у нашего адвоката по поводу некоторых семейных дел, и, между прочим, мы заговорили о пропаже индийского алмаза, случившегося в доме моей тетки в Йоркшире… Как вам известно, пропажа алмаза бросила тень подозрения на репутацию невинных людей. Память невинных может пострадать и впоследствии, по недостатку письменных фактов, к которым могли бы прибегнуть те, кто будет жить после нас. Нет сомнения, что эта наша странная семейная история стоит того, чтобы о ней рассказать, и мне кажется, Беттередж, мы с адвокатом придумали правильный способ, как это сделать… Нам надо рассказать известные события. Есть люди, причастные к этим событиям и способные последовательно передать их. Вот почему стряпчий думает, что мы все должны написать историю Лунного камня поочередно, – насколько простирается наша личная осведомленность, и не более. Мы должны начать с того, каким образом алмаз попал в руки моего дяди… Никто не знает лучше вас, Беттередж, что произошло в то время в доме. Следовательно, вы и должны взять перо в руки и начать рассказ…

Уилки Коллинз. Лунный камень

Глава первая. При странных обстоятельствах

Я уже давно заметил: если Марк приезжает ко мне неожиданно, как снег на голову, и просит немедленно пригласить Окладина и Пташникова, значит, случилось что-то серьезное. Так было во время наших предыдущих исторических расследований, так произошло и на этот раз. Отличие было в одном –