– Мне не хотелось бы взывать к вашему ирландскому чувству долга или вашей католической вере, – сказал он, – но я считаю вас прекрасным специалистом и был бы весьма признателен, если бы вы остались еще на год.

Я заметил, что он как раз неплохо сыграл на свойственном католикам-ирландцам чувстве долга – ведь теперь я был обязан ему за приглашение на ланч.

После того, как наш секретный канал уже стал частью истории, мы с Джейком играли лишь эпизодическую, вспомогательную роль в переговорах по всеобъемлющему ядерному соглашению, которые продолжались в течение 2014 г. и первом полугодии 2015 г. За долгие часы и дни секретных переговоров у нас сложились относительно доверительные отношения с Арагчи, Тахт-Раванчи и их коллегами, а также с Зарифом. Хотя иранцы знали, что путь к всеобъемлющему соглашению пролегает через «Группу 5 + 1», они прекрасно понимали, что в основе успеха лежат контакты США с Ираном, которые теперь стали открытыми и регулярными. Даже начисто лишенные сентиментальности иранцы, видимо, иногда ностальгировали по нашим менее формальным встречам в рамках секретного канала в 2013 г.

Госсекретарь Керри с головой ушел в работу по заключению всеобъемлющего соглашения – он и Зариф были главными драйверами процесса. Венди Шерман неутомимо и искусно руководила работой значительно расширившейся команды переговорщиков, в которую теперь вошли Джим Тимби и Норм Роул, а также высококвалифицированные эксперты из министерства финансов, министерства энергетики и других ведомств. Благодаря экспертным знаниям в области ядерной отрасли и творческому мышлению министра энергетики Эрни Мониза были устранены разногласия с его иранским коллегой Али Салехи, который тоже был выпускником Массачусетского технологического института. Я несколько раз присоединялся к нашей команде в тесных конференц-залах венского отеля «Палас Кобург», где быстро привык и к неторопливому ритму многосторонних переговоров, и к меню шведского стола. Во второй половине 2014 г. по просьбе Керри я несколько раз конфиденциально беседовал с Зарифом. Перед марафоном переговоров в Лозанне весной 2015 г. я негласно встретился в Женеве с Арагчи и Тахт-Раванчи. Поскольку Конгресс торопил нас и настаивал на введении новых, более жестких санкций, а иранцы тормозили решение ключевых вопросов, я прямо сказал им:

– Мы продвинулись очень далеко, но, может быть, мир обойдется и без нашего соглашения.

Мои слова заставили их задуматься.

Переговоры Керри с Зарифом и Кэти Эштон в Лозанне в конце марта и начале апреля 2015 г. были самым длительными, в которых участвовали госсекретари со времен Кэмп-Дэвида в 1978 г. В итоге 2 апреля было объявлено о достижении договоренности по основным положениям «Совместного всеобъемлющего плана действий», а в июле соглашение было подписано. В обмен на частичное ослабление санкций Иран обязался навсегда отказаться от разработки ядерного оружия и согласился на строгие долгосрочные ограничения гражданской ядерной программы. При этом 98 % иранских запасов обогащенного урана и почти две трети центрифуг должны были быть ликвидированы. Соглашение отрезало Ирану и другие потенциальные пути к созданию атомной бомбы, поскольку предусматривало демонтаж активной зоны ядерного реактора на предприятии по производству тяжелой воды в Эраке и мощностей по производству оружейного плутония. Был запущен механизм строгих проверок и мер контроля, в том числе перманентных. По меньшей мере на ближайшее десятилетие «время прорыва» – время, за которое Иран мог произвести количество оружейного урана, достаточное для создания атомной бомбы, – увеличивалось с двух-трех месяцев, обеспечиваемых «Совместным планом действий», примерно до года. Мы достигли поставленной цели – перекрыли возможный путь к войне.

Когда мы впервые тайно вылетели в Оман в начале 2013 г., трудно было даже вообразить, что иранскую ядерную проблему – в то время самую взрывоопасную в международном пейзаже – удастся решить средствами дипломатии. Этому препятствовала, помимо всего прочего, и долгая история обид и недоверия в американо-иранских отношениях. Политика Тегерана и Вашингтона была разрушительной, в ней почти не оставалось места для маневрирования и готовности к риску. Ядерная проблема как таковая была настолько сложна и запутанна, что могла свести с ума любого. У нас почти не было оснований полагать, что удастся преодолеть хотя бы одно из этих препятствий, не говоря уже обо всех.

Ни «Совместный план действий», ни «Совместный всеобъемлющий план действий» не были эталонными соглашениями. В идеале Иран должен был полностью отказаться от обогащения ядерного сырья, а существующие обогатительные предприятия должны были быть демонтированы. Но мы живем не в идеальном мире, и такое блюдо, как совершенство, редко присутствует в дипломатическом меню. Не в наших силах было лишить иранцев ядерных ноу-хау. Знания нельзя уничтожить ни военными, ни дипломатическими средствами. Но в наших силах было серьезно и надолго ограничить ядерную активность Ирана, строго контролировать соблюдение иранцами своих обязательств, обеспечив беспрецедентный доступ наблюдателей к ядерным объектам, и помешать иранскому руководству создать атомную бомбу.

Несмотря на все компромиссы и недостатки всеобъемлющего соглашения, оно стало убедительным доказательством того, что многого можно добиться дипломатическими средствами. Мы начали действовать на начальном этапе работы администрации Обамы, основываясь на предварительных шагах, сделанных в конце срока правления администрации Джорджа Буша – младшего. Сначала мы убедились в серьезности намерений иранцев, вступив с ними в прямой диалог. Затем мы приложили усилия для создания широкой коалиции и добились принятия набора более жестких санкций. Важнейшую роль сыграла наша готовность непосредственно участвовать в переговорах и предлагать творческие решения. Это заставило иранцев занять оборонительную позицию, лишила их предлога, под которым они могли бы бездействовать, и усилило нашу коалицию. Когда Тегеран проявил неготовность и неспособность двигаться вперед, у нас появились основания для организации мощного экономического давления на Иран. А когда угроза для американского военного превосходства, едва маячившая на горизонте, начала становиться реальностью, наша решимость любым средствами гарантировать, что Иран не сможет создать ядерное оружие, стала еще тверже.

Когда наше давление на Иран достигло критических показателей, нужно было действовать, иначе мы рисковали утратить контроль над ситуацией. Санкции оказали такое мощное воздействие на Иран, потому что носили международный характер. Их поддержали практически все представители мирового сообщества – хотя некоторые, может быть, и неохотно. Когда в Иране пришли к власти Рухани и Зариф, стремящиеся изменить образ Ирана и представить его прагматичным и вызывающим симпатию игроком, для дипломатии настало время серьезного испытания. Ключевой вопрос заключался в том, согласится ли Иран взять на себя достаточно серьезные долгосрочные обязательства в обмен на ослабление санкций и возможность ограниченного обогащения урана. Без согласия на выполнение серьезных обязательств и строгие меры контроля ни о каком соглашении не могло быть и речи, но в то же время, если бы мы настаивали на полном отказе от обогащения ядерного сырья, мы бы тоже ничего не добились. Как однажды сказал нам Арагчи, гражданская