Я сглотнула и отвернулась, подавляя волну паники, которая поднялась при этой мысли, но мой голос дрожал.

— Этого не произошло.

— Не в этом дело, — тихо прорычал он.

— Разве нет?

Когда я снова посмотрела на него, он уже наблюдал за мной. Его глаза блуждали по моему лицу, в них мелькали невысказанные мысли, прежде чем он перевел их обратно на дорогу.

Он стал тише, когда громыхнул:

— Что ты делала?

Прикусив губу, я собрала волосы в хвост не более чем для отвлечения внимания, обматывая пряди резинкой с запястья.

Я хотела доверять Истону. Я никогда ни с кем не говорила о своем кузене, и это сбивало с толку, потому что он заслуживал внимания, даже если никто другой так не считал. Но достаточно было бы одного промаха, чтобы Алехандро снова отправили в тюрьму, и я никогда не смогла бы рисковать его свободой.

— Мне жаль, что я вытащила тебя сюда, Истон, и мне жаль, что ты пострадал. Мне правда жаль.

Он искоса посмотрел на меня, приподнимая бровь.

— Но я не могу тебе сказать.

Он кивнул едва заметным движением подбородка, но челюсть у него твердая.

— Ты не можешь? Или не хочешь?

— Я не могу. Это не мой секрет, который я могу разглашать.

Его губы сжаты, ноздри слегка раздулись.

У меня свело живот, когда я осознала его неодобрение. Его недоверие. Была только одна причина, по которой такая девушка, как я, могла посетить Питтов, и мы оба знали, какая. Я посмотрела в окно. Он уже думал, что я шлюха, верно? Я позаботилась об этом. Так что лучше моя репутация, чем свобода Алехандро. Но эта мысль никак не укладывалась в голове, и я думала, что меня, возможно, стошнило бы.

Откидываясь на спинку сиденья, я слегка откинула ее и закрыла глаза. Остаток поездки я притворялась спящей.

Это проще, чем смотреть на него.

После того, как Истон припарковался на подъездной дорожке, я осталась в машине, пока он вышел, надеясь, что он просто исчез бы, и я смогла бы дойти до своей комнаты, не сталкиваясь с ним лицом к лицу. Его суматоха душила меня всю дорогу, его присутствие было слишком плотным и тяжелым в маленьком пространстве.

Он зол. Более чем зол. Но через несколько секунд моя дверь открылась, и он протянул ладонь.

Подавляя удивление, я схватила его за руку.

Его взгляд опустился на контакт, когда он помог мне подняться, и тепло наполнило меня, прогоняя холод в воздухе. В ту секунду, когда я встала, он ослабил хватку.

Я ненавидела чувствовать, что затаила дыхание, когда следовала за ним внутрь.

Он открыл дверь и прошел мимо меня, проводя пальцами по своим растрепанным волосам. Он остановился, не доходя до лестницы, как будто хотел что-то сказать и больше не мог держать это при себе.

Поворачиваясь, его глаза наполнились предупреждением.

— Ты хочешь хранить свои секреты, прекрасно, — его низкий голос звенел от резкости. — Храни их. Но держись подальше от Питта.

Мои глаза сузились, несмотря на благодарность, которая подавляла любой настоящий гнев, который я должна испытывать по отношению к нему. Вместо этого, единственный гнев, который я испытывала, — это гнев на саму себя, что только расстроило меня еще больше.

— О, мы достаточно близки, чтобы ты мог теперь мной командовать? Потому что, если это так, я уверена, что ты можешь не отвечать на мой вопрос.

— О чем ты говоришь?

— Почему ты последовал за мной?

Он отвел взгляд, провел большим пальцем по нижней губе. Его ответ тихий, вдумчивый.

— На улице темно. Ты была одна. Ты выглядишь как… — он жестикулировал вверх и вниз по моему телу. — Ты. Разве это не очевидно?

— Нет, это не очевидно, — я подошла на шаг ближе. — Я все время выхожу одна, и я продержалась так долго. Почему сегодня вечером?

Он покачал головой, как будто я вела себя нелепо. Но его глаза потемнели, когда он изучал мое лицо, и я не могла унять дрожь, которая пробегала по мне.

— Уже поздно, Ева, — проворчал он. — Иди спать.

Он гордо поднялся по лестнице, не сказав больше ни слова.

Я не знала, почему у меня перехватило дыхание. Взволнована. Или застыла на месте. Но с каждой тревожной секундой раздражение разгоралось под моей кожей и смешивалось с болезненным уколом стыда.

Я взбежала по лестнице следом за ним.

— Со мной все было бы в порядке!

Он не оглянулся на меня.

— Да, действительно, похоже на то.

Его дверь хлопнула, и я погрузилась в тяжелую тишину.

Я с минуту смотрела на его дверь, прежде чем направилась к своей. Мое сердце все еще колотилось, когда я повернула ручку и вошла в свою комнату — комнату, которая сейчас казалось такой же чужой, как и тогда, когда я только переехала. Все белое: белые стены, белые комоды, белая кровать. Безупречный и девственный белый, белый, белый. Я не знала, почему у меня горели глаза, или почему все казалось грязной ложью. Проглотив комок в горле, я прошла через комнату с одной целью в голове. Сегодня воскресенье, единственная ночь, когда я открывала свое окно, а не запирала его. Той же ночью Истон открывал свое. Мое дыхание прерывистое, мысли в беспорядке. Истощение сковывало меня, когда я прислонилась спиной к стене рядом с окном и соскользнула на пол.

Тогда я стала ждать.

Мои глаза закрылись к тому времени, как я услышала первое бренчание. Оно мягкое, и мои уши напряглись, чтобы услышать его. Следующий звук немного громче, и сразу же за ним следовал еще один, более мягкий удар.

Мое дыхание замедлилось, пульс успокоился.

Я никогда не забыла бы, как впервые услышала игру Истона на гитаре. С той ночи все и началось.

Мое горло сжалось, когда он переключил мелодию на другую, которую я узнала мгновенно. Началось медленно, мелодия, которая проникала в душу и пронизывала до костей. Музыка обволакивала меня, сжимая так нежно, что вырыался глупый, тихий всхлип, и я подумала о той ночи, когда впервые услышала его игру. Ночь, когда я была напугана, одинока, отчаянно нуждалась в надежде. Несколько лет назад Истон играл каждый вечер, без сбоев. Я никогда точно не знала, почему это изменилось на "только по воскресеньям", за исключением того, что это единственная ночь, когда его отец не приходил домой.

Какой бы ни была причина, я приняла бы то, что смогла получить.

Прислонившись головой к стене,