Я убрался восвояси.

Уселся рядом с громилой. Тот недовольно зыркнул в мою сторону и отодвинулся… на целый сантиметр. Дальше двинуться ему площадь табурета не позволяла. Тогда он еще и отвернулся демонстративно, гордо вскинув голову. Тоже мне, цаца какая!

Да плевать мне на него.

Где же моя тетрадочка сейчас гуляет? Лишь бы тот наркот не выбросил ее куда-нибудь по дороге. Пусть он ее пока еще подержит, ну пожалуйста! «Волшебное» же слово! А я как-нибудь попытаюсь это чудо сутулое отыскать. К примеру… через этого громилу.

А чем черт не шутит?

– Слышь, большой, – шепнул я, качнувшись к здоровяку. – Разговор есть.

Тот презрительно покосился в мою сторону. Промолчал высокомерно.

Можно подумать, это я от него огреб! А не наоборот.

– Ты это… извини, если что. Защищался я, не со зла. Ты ж не знал, что я спортсмен. И дружок твой тоже… не знал.

– Я тебе… кишки на глотку намотаю, – скрипнул громила чуть слышно. – Ноги повыдергиваю, падло. Руки…

– Беса не гони, – перебил я его шепотом. – Наехали по беспределу, вот и получили ответку. Теперь уже все. Ушел поезд, проехали. Я ж не сдал тебя ментам! Че не так-то? Или хочешь срок за «хулиганку»? А то и «разбойную» пришьют, этим околоточным только намекни! Знаешь, как рады будут лишнюю «палку» застолбить?

Здоровяк обиженно засопел.

А ведь сказать-то ему и нечего! Ежели по понятиям…

– Тебя «Пестрым» кличут?

– Откуда знаешь? – Он удивленно повернулся ко мне.

– Эй, там! А ну, кончай разговоры! – загремело из-за начальственного стола в дальнем углу. – Пестро́в. Караваев. Вас касается! В клетку посажу.

Которой здесь нет.

Напугал, что называется, ежей…

– Знаю, – шепнул я сквозь сжатые губы, не поворачиваясь. – Сорока на хвосте принесла! И земля слухами полнится.

Пестро́в – Пестрый. Тоже мне бином Ньютона.

– А ты кто? – Громила тоже старался не шлепать заметно своими «пельменями», дабы не раздражать «портупею». – Обзовись.

– А я… «Старик». Не слыхал?

– Не слыхал. Какой масти?

– Фраерской.

– Гы-гы!

– Пестров! Ты точно сейчас напросишься!

– Молчу-молчу, гражданин начальник.

– Еще одно слово!..

Пестрый молча пошлепал себя огромной ладонью по губам. Запечатано, мол.

Я выждал паузу.

– Так будет разговор?

– Мм…

– Где?

– У… щи… ын-це…

Не, ну это уже перебор с конспирацией! Ничего не разобрать в этом шифре.

– Не понял. Что ты там це-каешь?

– Ху… счи… кын… це…

– Хрущи?

– Мм… В кын… це…

– В конце? В конце Хрущей? За Хрусталкой? Где бетонка заканчивается?

– Да!

– Все, Пестров! Доигрался. Сюда иди! – По столешнице звонко шлепнула резиновая дубинка. – А ведь я тебя предупреждал. При свидетелях! Кравцов, Доренко, тащите этого болтуна поближе. Сюда, на свет.

– Все-все, начальник! Не надо аргументов. Стой, не хватай. Я сам… Ай… Ой… Начальник… Все… Хватит… Я понял-понял… Ой… Ай…

Бьют, заразы, людей почем зря.

А профессор-то как радуется – расплылся в улыбке. Такая вот у нас интеллигенция. Бездушная и двуличная. Чувствует, что минует его чаша сия. У советских милиционеров чуйка – кого можно приводить в чувство вручную, а кого и не стоит. К слову, я как юный студент нахожусь в пограничной зоне возможностей – с такими молодыми и социально малозначимыми для страны персонажами, как правило, не цацкаются. Просто сейчас веду я себя правильно, да и козырей накидал – отличник, комсомолец, добровольная народная дружина. Создал идейный барьер, так сказать. И со мной пока еще не все понятно.

А с явным бандюганом, да еще и дурно пахнущим мочой, – чего церемониться-то? Это лет через двадцать всё во вселенной диаметрально развернется и бандиты станут лучшими друзьями кое у кого в погонах. А пока налицо полная гармония во взаимоотношениях с преступным элементом: если не посадят, так отдубасят от души. Народная социальная справедливость. Я бы сказал – народно-милицейская. А что, милиция – не народ, что ли?

Нечаянно вспотевшего и покрытого девичьим румянцем громилу усадили рядом.

– Караваев, ты следующий!

– Я уж полчаса как молчу.

– Вот и молчи… дружинник. А не то…

Ну уж дудки. Не дождетесь, садисты, юного комиссарского тела. Все что надо я уже от здоровяка услышал. Теперь слова не произнесу!

Хрущи, стало быть? Так-так-так…

Когда же они нас отпустят?

Фараоны!

Хрущи.

Хрустальный мыс, Хрусталка.

В ноябре – унылое, сырое и холодное место, продуваемое всеми морскими ветрами. Зато летом – самый любимый и посещаемый городской пляж! Потому что в центре. И потому что весь забетонирован, что некоторым отдыхающим очень даже нравится. Особенно тем, кто за долгий летний сезон уже задолбался вытряхивать песок и гальку из трусов и лифчиков. И тем, кто любит прыгать в воду «с бетонки», демонстрируя окружающим чудеса пляжной акробатики.

Особым шиком считается при этом еще и… «заглушить шляпу».

О! Это целый обычай.

Ритуал!

Я просто долгом своим считаю остановиться на этом феномене чуть подробнее.

«Заглушить шляпу» – это, други мои, процесс, являющийся священнодействием, никак не меньше. Та́инством! Сакральной традицией, образующей одну из ведущих скреп пляжной субкультуры невообразимой общности людей, собирающейся летом на замкнутом и не очень большом пространстве под названием «пляж Хрустальный». Невообразимой – потому что немыслимо представить себе мирное сосуществование в полураздетом состоянии оголтело хулиганской молодежи с крепкими икрами и дурными манерами, и чопорных высококультурных старушек в головных уборах из соломки с широченными цветастыми полями, назначение которых – обозначать в пространстве зону личностного комфорта пляжной аристократии. Вид у старушек, как правило, всегда такой, словно в мире все создано исключительно для них. И они, лишь только они – главная достопримечательность города и пляжа.

А это уже… вызов!

Поэтому громоздкие украшения на почтенных головах исключительно уважаемых дам неожиданным образом превращаются в главную и вожделенную цель всех пляжных отморозков. В средство самоутверждения и реализации юношеских амбиций! Иными словами, это и есть те самые пресловутые «шляпы», которые непременно нужно «заглушить», прыгая в воду с бетонки. В том смысле, что… обрызгать. Захлестнуть водой. Облить. В идеале – сбить соломенную конструкцию с высокомерной седой головы грамотно пущенной волной, образующейся при нырянии в воду. Можно даже сказать – волной узконаправленного кумулятивного действия. А это уже, на секундочку, – высший пилотаж пляжного хулиганства!