Браво! Бинго! Чистый страйк! Моя умничка умудрилась разом польстить Яге, послу, мне и самому Гороху одновременно. Кнут Гамсунович сразу расслабился и охотно принял чашку чаю. Наша ведущая эксперт-криминалистка мигом уселась к нему под бочок и затребовала налить себе в новую чашку. Назим только успевал подавать плюшки, варенье и пахлаву…

Через десять минут наш гость окончательно расслабился и поведал истинную причину своего визита. Оказывается, этой ночью неизвестные лица самым неподобающим образом осквернили Немецкую слободу. Ей-богу, он подобрал именно это слово — «осквернили», и, подумав, я был вынужден с ним согласиться.

Немцы славились чистотой и порядком. Так вот представьте их удивление, ужас и негодование, когда рано утром, проснувшись, поселенцы обнаружили улицы и домишки родной слободы заляпанными комьями свиного навоза! И эта дурно пахнущая дрянь была везде — на пороге покоев посла, на стенах пекарни, жилых помещений и даже (Яга невольно перекрестилась) на стенах кирхи!

Кнут Гамсунович, разумеется, дал приказ всё отмыть, но сам факт подобного вандализма вызывал очень серьёзные опасения.

— Так, запишем это как акт группового хулиганства. Подозреваемые имеются?

— Найн, герр Ивашов, — сконфуженно покачал головой наш немецкий друг. — У вас очень хорошая страна, большой город, и русские люди весьма доброжелательны к честным иностранцам. У нас никогда не было проблем с местным населением. Кроме, может быть…

— Говорите, — насторожились мы с бабкой. — Сейчас важна любая мелочь.

— Соседские мальчишки иногда кричат через забор: «Немец-перец-колбаса, на носу сидит оса!» Это… бывает очень обидно, потому что не соответствует действительности. Лично я ещё ни разу не видел ни одного законопослушного немца с осой на носу! Этих детей было некому пороть! Я-я!

— Ладно, отработаем и эту версию, — с трудом пряча улыбку, кивнул я. — К царю не обращались?

— Это было бы недостойно представителя великой державы! — гордо привстал посол. — Как глава местной полиции вы всё узнали первым. И только если это не повредит интересам следствия, я бы поставил его величество в известность. Но лишь затем, чтобы он поручил это дело вам. Позволите откланяться?

— Позволим, позволим, гость немецкий, — так же приподнявшись из-за стола, ответила наша домохозяйка. — Да тока надолго прощаться не будем. Есть у меня мыслишка с экспертизой к вам в слободу наведаться…

— Яволь! Мною будут отданы соответствующие распоряжения.

Мы церемонно пожали руки. Олёна с поклонами проводила посла в сени. Я оглянулся на Ягу, бабка тихо присвистнула сквозь зубы и сделала мне знак глянуть в окно…

* * *

Мать моя милиция, папа Уголовный кодекс и пелёнки серые с погонами! У ворот отделения толпилась здоровущая очередь местных жителей, беспорядочно размахивающих свеженаписанными заявлениями. Это предмет моей профессиональной гордости, не очередь, разумеется, а нововведённое и постепенно утвердившееся правило: хочешь, чтоб твоё дело было рассмотрено быстрее, приноси письменное заявление, составленное по всей форме. Дьяки и писари на меня просто молились, я им стабильный хлеб обеспечивал на весь год. Даже Филимон Митрофанович на этом тайком подрабатывал, хотя своё недовольство органами вечно тыкал в нос каждому, как музейное знамя Октябрьской революции! Ой, чего-то я не в ту сторону уклонился…

— Батюшка сыскной воевода, там народ пришёл. — В горницу сунулись дежурные стрельцы. — Прикажете пущать по одному али просто бумаги ихние к сведению принять?

— Минуточку… Митя спит?

— Недобудимо! — подтвердили бородачи, на минутку обернувшись в сени.

— Тогда просто соберите заявления у граждан, передайте, что каждое будет внимательнейше рассмотрено, о результатах мы сообщим сами. Не забудьте извиниться, что не приняли лично, — у нас тут «государево дело»…

Стрельцы понятливо кивнули. В последнее время я частенько злоупотреблял этой магической формулировкой «государево дело» — хотелось, знаете ли, иногда отдохнуть и элементарно выспаться. Но народ всё ещё верил, и я точно знал, что до послезавтра ни одна, даже самая скандальная, тётка не припрётся разбираться, почему её иску против соседки-стервы до сих пор не дан законный ход с судом и сибирской каторгою али плахой в качестве приговора!

— И Еремеева сразу ко мне, как только явится.

— Слушаемся, батюшка сыскной воевода!

Странно, что его вообще до сих пор нет.

Фома — начальник всей стрелецкой сотни при отделении, он расставляет посты, определяет график дежурств, назначает часовых, следит за порядком в городе, на нём в целом очень много чего держится. Он человек дисциплины и слова, но чтоб так опаздывать на службу…

— Бабуль, поднимайте Митю. Любым способом. Что-то не то начинает твориться у нас в Лукошкине… В смысле прогнило что-то в Датском королевстве…

— Ну дык Дания далеко, а мы-то тут при чём, Никитушка?

— Ни при чём, это образно, это Шекспир.

— Тот самый плагиатор, что ль? Который у деревенских наших бесстыдно истории печальственные тырит?

— Будите Митю, — не встревая в споры, ещё раз попросил я.

Яга сухо козырнула, приложив ладонь к прядке у виска, и бодро шмыгнула в сени. Вася с табуреткой наперевес и Назим с кувшином ледяного айрана направились следом. Олёна вышла, не желая даже как зритель присутствовать при этом садистском акте — пробуждении Митяя.

Пока со стороны сеней доносился шум, ругань, храп и звуки ударов тяжёлым по недобудимому, мы с моей невестой успели хотя бы обняться…

— У вас всегда тут так?

— Всегда, родная. Отделение — шумная семья и нервная работа, но мы своих не сдаём и идём по следу до конца.

— Нашла же я себе, дурочка, жениха-милиционера.

— Да ладно прибедняться, я не худшая партия для бывшей бесовки! На меня знаешь сколько боярышень облизывалось?

— И то верно, пусть губки не раскатывают! А только раз уж с меня всё началось, раз я главная подозреваемая, так я и сама от следствия вашего ни на шаг не отступлюсь.

— Ты прелесть! Идеальная жена для скромного участкового, — улыбнулся я.

— Поднимай выше, — уверенно подмигнула она. — Для самого сыскного воеводы! Как же я люблю тебя, милый…

Поцеловаться мы не успели. Хотели, очень, но не довелось. В горницу вошёл Митя. Спящий. Честное слово, как спал, так и шёл, или наоборот; траекторию его движений корректировали азербайджанский домовой и бабкин кот. Сама Яга, запыхавшаяся и взопревшая, появилась уже следом, видок у неё был не малиновый и не чёрносмородиновый — бабка явно утомилась.

— Митя, глазки открой и докладывай, — вежливо попросил я.

— Доложить — доложу, а очей разомкнуть не имею возможности, сплю поёлику…

— По… почему?