— Надуши белье лавандой, и еще я хочу, чтобы во всех трех спальнях были свежие цветы. Не забудь сделать это, Федерика очень любит природу — она такая милая девочка. Да, и, разумеется, чистые полотенца, свежая питьевая вода и фрукты, — перечислила Мариана, не забыв ни одной детали.

— Как долго они собираются гостить, сеньора Мариана? — спросила Эстелла, стараясь, чтобы ее не выдал предательски дрожащий голос.

Мариана пожала плечами.

— Не знаю, Эстелла. Дней десять, а может, больше. Я собираюсь уговорить их остаться на Новый год, но моего сына очень тяжело удержать на одном месте. Рамон воспринимает каждый новый день только тогда, когда он наступает, и никогда ничего не планирует заранее, — с гордостью сообщила она. — В одно мгновение он здесь, и ты думаешь, что он остается, но внезапно мой сын резко поднимается и уходит, вот так-то. А потом мы месяцами не имеем от него никаких вестей. Но таким его создал Бог, так что я ни о чем не жалею.

— Да, сеньора Мариана, — сказала Эстелла.

— Мои внуки обожают манджар бланко, так что позаботься, чтобы в доме его было вдоволь. Я не хочу их ни в чем разочаровать, — добавила она, прежде чем покинуть комнату.

Эстелла с облегчением вздохнула и сразу же приступила к подготовке комнат. Она пронеслась по детской как торнадо, застилая постели настоящими ирландскими льняными простынями, подметая дощатые полы и вытирая пыль на всех доступных поверхностях. Комнатой для супругов она занялась более тщательно, надушив белье лавандой и открыв ставни для доступа свежего морского воздуха и пения птичек, порхавших среди эвкалиптов. Распахнув дверь в комнату Рамона, она глубоко вздохнула, прежде чем медленно и с нежностью заняться приготовлением его постели, разглаживая своими изящными смуглыми пальцами подушку, чтобы убрать малейшие морщинки. Предавшись мечтам, она представляла себе, как он лежит здесь и смотрит на нее, делая знак присоединиться к нему. Она прилегла на кровать и закрыла глаза, вдыхая терпкий аромат туберозы, которую поставила в вазу на туалетном столике. Эстелла улыбнулась, подумав, что, возможно, завтра его голова будет лежать именно на этом месте, но он никогда не узнает, насколько они были близки.

Как бы то ни было, она надеялась, что он задержится здесь подольше.

Игнасио отложил книгу и выбрался из гамака, борясь с нахлынувшей сонливостью. Вечер был холодным, тени высоких деревьев усугубляли сумерки, а волны, словно полуночные хищники, тихо выползали на берег. Он стоял на террасе, опираясь о поручни, и смотрел на гладкую поверхность моря, сиявшую почти гипнотическим блеском. Солнце стало склоняться к горизонту, и его свет приобрел теплый оранжевый оттенок. Игнасио вдруг охватило тревожное ощущение, а смуглый лоб прорезали морщины озабоченности, когда он попытался понять причины своего беспокойства. Возможно, дело было в обычной меланхолии заката, который навевает подобное настроение, подумал он с надеждой, хотя инстинктивно осознавал, что не все происходит так, как следует.

К нему присоединилась Мариана, принесшая его традиционный вечерний стакан виски, разбавленного водой.

— Вот, — сказала она, вручая ему напиток. — Что-то ты сегодня так притих, — добавила она, улыбаясь.

— Дремота одолела, — ответил он, делая глоток.

— Ты слишком много читаешь.

— Да, это правда.

— Все это чтение может кого угодно уморить, — мягко произнесла она, поглаживая его по спине пухлой рукой.

— Да, — снова согласился он.

— Ничего, завтра тобой займутся Рамон с Элен и их прелестные дети.

— Конечно, — кивнул он без особого энтузиазма.

— Он подарил Феде шкатулку, которая когда-то принадлежала принцессе инка. По крайней мере, так она мне сказала, — произнесла она, наблюдая, как солнце наполняет море жидким золотом.

— Это похоже на один из рассказов Рамона.

— Верно, действительно похоже, — усмехнулась она. — Его неиссякаемое воображение никогда не перестает меня удивлять.

— Ну да — принцесса инка.

— Феде верит в это.

— Конечно, верит, Мариана. Ведь она поклоняется отцу, — сказал он, качая головой, — обожествляет его, а он каждый раз покидает ее, и все это очень грустно.

— О, Начо, перестань. Не в этом ли причина твоего молчания? Я имею в виду стиль жизни Рамона. Но это вовсе не твое дело. Если их это устраивает, значит, не должно беспокоить ни тебя, ни меня.

— А ты уверена, что это их устраивает? — возразил он, пристально посмотрев на нее. — Не думаю, что да. Я своими старыми костями чувствую, что что-то не так.

— Это очень древние кости, Начо. Я удивлена, что они вообще еще способны что-то чувствовать, — засмеялась она.

— Да, это старые кости, женщина, но они такие же чувствительные, как и в былые времена. Не желаешь ли пройтись со мной на берег? — внезапно спросил он, опустошая свой стакан.

Мариана выглядела удивленной.

— Сейчас?

— Ну конечно. Мы, старые люди, должны что-то делать, пока еще способны на это. Завтрашний день всегда может оказаться последним.

— Что за чушь, ми амор, ты иногда несешь? Ну ладно, я схожу с тобой на берег. Мы снимем там обувь и намочим в море ноги, как обычно, держась за руки.

— Мне это очень по душе, — согласился он, снимая панаму и целуя ее в мягкую морщинистую щеку.

— Ты закоренелый романтик, — сказала она и рассмеялась над их шалостями, ведь они были уже слишком стары, чтобы играть в эти игры.

* * *

Укладывая Федерику в постель, Рамон заметил, что шкатулка заняла почетное место на тумбочке возле ее кровати.

— Я испугалась, что, когда я проснусь, шкатулки здесь уже не будет, — внезапно сказала она, и ее гладкое личико исказило выражение тревоги.

— Не беспокойся, Феде, когда ты проснешься, она будет на месте. Обещаю, что, пока ты будешь спать, никто к ней не притронется.

— Это самая замечательная вещь, которая у меня когда-либо была, и я никогда с ней не расстанусь.

— Так и будет, — заверил он ее, целуя в лоб. — А ты не заметила, лаял ли вечером пес сеньоры Бараки?

— Он счастлив и устал, так же, как и я, — сказала она, улыбаясь отцу.

— Наверно, он совсем выдохся.

— Как насчет завтра? Мы сможем погулять с ним перед поездкой в Качагуа?

— Конечно, сможем, — сказал он, касаясь ее щеки кончиками пальцев. — Мы снова возьмем его с собой на берег.

— Мне жаль сеньору Бараку, — призналась она.

— Почему?

— Потому что она такая печальная.

— Это ее выбор, Феде.

— Разве?

— Да. У каждого есть выбор. Люди могут быть счастливы или печальны.

— Но мама говорила, что у сеньоры Бараки умер муж, — возразила она.