– Да. – Уилл действительно был напуган. Даже мысль о том, что кто-то может поранить его мать, была для него невыносимой.

– Не забудь сказать об этом той женщине. Это как раз то, что она хочет услышать.

– Я был напуган. Я скажу ей.

– Что случилось потом?

Уилл уставился на следы, оставленные его ложкой в миске с мороженым.

– Вайолет сказала, что видела в коридоре Роуз.

Когда он поднял глаза, он увидел, что по лицу матери пробежала тень и белая полоска под радужкой ее глаз стала чуть шире.

– Нет, – сказала она, – Ты смешиваешь две разные вещи. Ты хоть представляешь, что будет, если ты это скажешь этой Трине?

Он знал. Конечно, он знал. Подбородок Уилла задрожал, как желе.

– Будь добр, прекрати это. Ты слишком остро реагируешь. – Уилл вытер заплаканное лицо рукавом. – Возьми салфетку!

Она попросила его начать рассказ с начала.

– Ты и папа поспорили с Вайолет на кухне. Мне было очень страшно.

Мама кивнула:

– Да, но, вероятно, не так страшно, как когда Вайолет наставила нож на тебя.

– Когда она наставила нож на меня…

Голос Уилла зазвучал очень мягко, что происходило каждый раз, когда он нервничал. Это была одна из странностей, вызываемых Аспергером, за которые он себя ненавидел.

– Ты мог бы струсить, когда она пошла на тебя с ножом, но ты этого не сделал, правильно? Ты ухватился рукой прямо за клинок и попытался отнять его.

Уилл сделал паузу и попытался переварить героизм, который она ему приписывала. Он задал единственный вопрос, который имел для него значение:

– Ты гордилась мной?

– Ты шутишь? Я так тобой горжусь. Ты спас меня. Ты спас всех нас.

Уилл коснулся шины на своей руке. Он вспомнил окровавленную тряпку, которую она обмотала вокруг его руки, прежде чем отправиться с ним в больницу.

– Что ты чувствовал? – спросила она.

– Когда отобрал у Вайолет нож? – она кивнула. Он знал, что это была еще одна деталь, которую она хотела, чтобы он рассказал Трине. Но эмоции не были его сильной стороной. Он мог только догадываться.

– Я чувствовал смелость.

– Да, ты поступил смело, как герой. Но ты знаешь, даже героям страшно в такие моменты. Тебе не кажется, что ты был и немного напуган?

– Да, – ответил Уилл. – Я был напуган.

– А что ты почувствовал, когда нож распорол твою руку? – Уилл поморщился. Когда нож распорол его руку. Это было слишком ужасно, чтобы вспоминать.

– Боль, – ответил он. Она держала палец во рту. В ее глазах было задумчивое, рассеянное выражение.

– Да, – ответила она, прикусив заусенец. – Твоя сестра действительно причинила тебе боль.

Тугой узел в животе Уилла не ослаб, даже когда отец вернулся с работы.

Дуглас направился прямо к кухонному шкафу и достал оттуда любимую «чашку». Это был дешевый синий пластиковый стакан – высокий и непрозрачный, так что можно было лишь догадываться, что потягивает отец. В этот вечер, заметил Уилл, он наполнил его вишневой газировкой.

Дуглас выпивал около ящика из двенадцати литровых бутылок газировки в неделю. В последнее время каждый раз, когда он открывал одну из них, она взрывалась, будто кто-то успел их потрясти.

После того, как они проговорили свою версию событий, Джозефина позвонила Трине и договорилась о встрече. И теперь, глядя на отца, Уилл не мог перестать думать о напоминании, которое мама нацарапала на семейном календаре: «Встреча с Триной, 14:00». Упомянет ли мама о ней за ужином? А Дуглас, пребывающий в своем посткоитальном оцепенении, хотя бы притворится, что ему не все равно?

Пока они молча жевали свой ужин, Уилл проследил за взглядом отца, направленным на римские цифры висящих в столовой часов. Еще несколько минут, и отец скроется в своем кабинете, и из-за запертой двери будут доноситься эмоциональные вопли спортивных комментаторов.

Уилл вспомнил случайный звонок из кармана отца. Вы потрясающая женщина. В голосе Дугласа слышались дерзкие нотки, и это было так непохоже на бесцветный размеренный тон, которым он разговаривал дома.

– Никто не возражает, если я вас оставлю? – как по сигналу сказал Дуглас, отодвигая стул. Джозефина взглянула на Уилла с поджатыми губами и обидой в глазах.

– Мы не возражаем, – ответил Уилл. – А ты куда?

– Куда? – повторил Дуглас. Еда в тарелке, которую он держал в руке, была съедена лишь наполовину.

– Просто пойду к себе, отвечу на пару писем. – Прежде чем Дуглас удалился в свой кабинет, он с агрессивной, чрезмерной силой провел губкой по гранитной столешнице. Он скреб сотейник с таким мученическим выражением, какого не было и у Иисуса на кресте.

Уилл всерьез намеревался раскрыть двойную жизнь отца. Отец не мог просто взять и предать его мать. Он не мог держать за дураков остальных членов семьи. Неужели Дуглас действительно думал, что остальные не заметят, как за последние месяцы изменились его внешность и поведение? Неужели он правда считал, что никто не заметит блеска в его глазах? Или то, как он зачастил в спортзал, словно собирался бороться за золото на ближайшей летней Олимпиаде? Уилл был полон решимости докопаться до сути дела. Он был уверен, что обладает большинством качеств, необходимых хорошему детективу. Да, он не мог пить чистый виски или стрелять из пистолета, но он был не по годам зрелым и внимательным к деталям. Он верил в важность закона, порядка и защиты невиновных. Все, что ему было нужно, – подходящая возможность. Стоявшая перед ним задача, как он ее видел, имела две сложности. Ускользнуть от орлиного взора матери уже будет непросто, но для того, чтобы вывести на чистую воду антисоциального отца, потребуется настоящее мастерство.

Вскоре он уловил эту возможность, сидя с Джозефиной перед телевизором. Они смотрели офисное комедийное шоу, и серия вращалась вокруг дня, когда сотрудники приходят на работу с детьми.

– Мам, – начал Уилл, – какого числа в нашей стране день, когда родители берут детей на работу?

– Я не помню. Наверно где-то весной.

«А вот и нет!» – подумал Уилл. Он проходит в октябре. Он знал, что не должен спугнуть удачу, но это мог быть его единственный шанс, а время уходило.

– Просто это еще одна вещь, которую я упускаю из-за того, что больше не хожу в обычную школу.

Голубые глаза матери сузились. Уилл попробовал зайти с другой стороны.

– Просто я вспомнил, как Тайлер Маккасл рассказывал, как здорово было попасть в офис его отца в Сити. У его отца целых две секретарши и кабинет с диваном. А еще у него вид на Радио-сити[5]!