ней висел. Не лежал на земле, не плавал в воде, не летал как птица. Просто висел, как в невесомости — и все. И не мог пошевелить не то что пальцем — глазным яблоком. Так тупо и пялился в темноту перед собой.

Сколько продолжалось такое состояние — непонятно. Ничего ведь не происходит, как узнаешь? По мысленным ощущениям — недолго.

Потом вдруг вспыхнул яркий свет, и Псих оказался на полу в монастыре, в том же самом зале, где пленили его спутников. Он по-прежнему не мог пошевелиться, зато его шевелили вовсю — какие-то ушлые парни быстро и умело стягивали ему руки-ноги пластиковыми хомутами.

— Быстрее вяжите, быстрее! — послышался голос Грифа. — Паралич вот-вот закончится.

— Да все уже, зафиксировали, — отозвался один из демонов, обрабатывавших Психа. — Никуда он не денется, упаковали по высшему разряду.

— Значит, по вип-разряду пакуй, пока время есть! — осерчал Гриф. — Они оба — парни шустрые, особенно старикашка. Мне сюрпризы не нужны!

— Да вяжем, вяжем! — сказал кто-то в стороне. Там, похоже, колдовали над Азраилом. — Все нормально будет, не переживайте, ваше сиятельство. Даже ушами пошевелить не смогут-с! Вот, смотрите — как зафиксировали! Любо-дорого посмотреть!

— Ладно, достаточно! — смилостивился псевдо-игумен, оценив масштабы произведенного БДСМ. — Мартышку в третью камеру, а старикашку за мной тащите. Я покажу, куда его.

Четверо дюжих демонов подхватили Психа с четырех сторон и куда-то понесли. Азраила он так и не увидел — тот так и не вышел из «слепой» для обезьяна зоны.

Несли недолго, минуты три. После чего обезьяна без всяких затей швырнули на пол камеры, хлопнули железной дверью и лязгнули засовом снаружи.

«Вот же сволочь какая, — думал Псих, лежа на животе, уткнувшись лицом в грязный цементный пол. Паралич прошел, но двигаться действительно не получалось — связали его на совесть. Оставалось только рассуждать. — Как это он нас так ловко в плен взял-то? Не, то, что это какая-то очередная его пространственная магия — это и идиоту понятно. Но вот какая и как активируется? Я к нему лицом был, надо вспомнить все в деталях. Он вроде как одной рукой к другой потянулся перед тем, как все исчезло… Браслет? Кольцо?».

И Псих принялся вспоминать, были ли на пальцах Грифа кольца. Все равно делать было нечего — до наступления ночи никаких активных действий начинать не стоило.

От тренировки памяти его оторвал не кто иной, как главный предмет его воспоминаний собственной персоной. Засов снаружи стукнул, дверь скрипнула, открываясь, и до боли знакомый голос произнес:

— Все-таки ты идиот, Псих. Ну вот какого хрена ты вообще влез в это дело?

— Гриф, если ты хотя бы повернешь меня мордой к себе, я буду тебе очень признателен, — пробормотал Псих в пол. — Впрочем, если тебе приятнее общаться с моей задницей — не смею препятствовать.

Старый приятель подошел ближе и ногой перевернул обезьяна на спину.

— Так лучше?

— Да, спасибо, — изрек спеленатый как младенец Псих и попытался кивнуть. Не получилось. Зато кольцо на пальце врага узрел — приметный широкий перстень желтого металла. — Так действительно гораздо удобнее — мне надо видеть собеседника. На чем мы там остановились? Ты меня про что-то спрашивал?

— Не спрашивал, — поправил его тюремщик. — Сетовал. Похоже, у каждого свой предел, Псих. Ты вот как был дураком, так и остался. Как не умел планировать хотя бы на два хода вперед, так и теперь живешь по принципу «Чего там думать, трясти надо!». Нафига ты побежал к Азраилу, дурик? Ну привел ты его — сильно тебе это помогло? Вы оба, два старых дурака, мне на один зуб. А я, вообще-то, тебя отпустить собирался. После того, как съем твоего монаха, разумеется. Я ведь тоже не молодею, старый становлюсь, сентиментальный. А ты, прости уж за откровенность, в своем теперешнем состоянии мне не соперник. Вот я и подумал — что бы мне и не отпустить старого, слабого и туповатого приятеля доживать спокойно свой век? Но ты решил сдать меня старому врагу. Что ж, это твое право и твой выбор. Значит, уйдешь на перерождение и начнешь новую жизнь с новыми силами. Может быть, в этот раз тебе повезет больше. Глупостей понаделаешь меньше. В конюшню, может быть, работать не пойдешь.

На словах о конюшне лежавший спокойно Псих дернулся, как будто через него пропустили разряд тока. Но заговорил очень спокойно.

— Ты тоже поглупел, приятель. Возраст не только меня не щадит. Прежний Гриф последнюю фразу говорить бы не стал. Просто так, из осторожности, на всякий случай. Зачем на ровном месте себе смертельного врага наживать? Судьба — дама капризная, мало ли как она ситуацию извернет? Раньше может быть и разошлись краями, а теперь я тебя всенепременно грохну, коль маза выпадет.

— Не выпадет, — уверенно покачал головой птицедемон. — Здесь без мазы, брат. Азраил сдохнет завтра вечером, ты — послезавтра, а потом я твоего монаха сожру, он как раз очистится. И тогда меня вообще с наскока не возьмешь. Я поначалу вас сразу грохнуть хотел, но потом подумал, что лучше оставить полежать. Как кабачки — дозреть дать. Дать возможность подготовиться, к мысли этой привыкнуть, в штаны напрудить в предвкушении. Думай, Псих, привыкай. Смертью ты лютой умрешь, скрывать не буду, есть у меня один умелец. Но предателям другой и не положено.

Вместо ответа Псих молча прицельно плюнул в сторону своего собеседника и попал. Гриф немедленно плюнул в ответ и тоже попал. Стереть слюну было нечем, поэтому Псих зарычал от злости и издал звук открываемой двери.

— Ты труп! — пообещал он. — Ходишь, гуляешь, но уже труп.

— Руки коротки. Ты лежи, жди, думай, — посоветовал ему враг, снисходительно хмыкнул, повернулся и ушел, не оглядываясь.

А зря.

Иначе бы увидел, что вся ярость Психа мгновенно испарилась, как только хлопнула дверь.

«Ночью. Как только все заснут» — решил он.

* * *

Ночью, как только все заснули, Псих просто и без затей превратился в муху — хомуты так и посыпались на пол. А обезьян вылетел в «кормушку» в двери камеры и полетел под потолком коридора, внимательно оглядываясь в поисках часовых.

Минут через двадцать он вернулся, приземлился возле караулки с охранниками и принял свой настоящий облик. Лицо его было недовольным — очевидно, увиденное ему не понравилось. Псих извлек свой любимый посох,