и её худощавый юрист — вышли на улицу. Холодный дождь моросил по небоскрёбам, влага стекала с крыш, точно промывая здания.

— Налево опасно идти, — предупредила Клэр. — Нам тут недалеко, только пару кварталов. А вы лучше идите так, — она махнула рукой. — И выйдете к метро.

Она протянула руку:

— Обязательно встретимся. Ведь мы теперь друзья.

…Около станции Игорь предложил Замарину:

— Давай возьмём вина и поедем в мою конуру. Хочу почитать тебе стихи. Я давно никому ничего не читал.

— Я устал, старик, извини. Как-нибудь в другой раз, — ответил Замарин, а сам подумал: «Пусть лишний раз почувствует, что он один. Он выдержит. Так надо».

Они расстались.

В маленькой однокомнатной квартирке Замарина было как-то темно, не светило даже из окна. Он зажёг свечи, потому что не выносил электрического света. Вынул из холодильника бутылку виски, налил полстакана. Включил небольшой старенький бело-чёрный телевизор: там шли фильмы ужасов. Не обращая внимания ни на что, он взял большую чёрную книгу из шкафа, лёг на диван и, отпивая виски, стал читать, изредка поднимая глаза на ужасы.

11

Андрей был потрясён разговором с Рудольфом. В душе поднимались волны чего-то невообразимого и отчаянного, великого и тревожного. В то же время была тяжесть на сердце, словно он предчувствовал катастрофу. Катастрофу не только личную, но какую-то чудовищную, глобальную катастрофу всего. Словно он, думая попасть, скажем, в какую-нибудь обычно-человеческую, пусть и с проблемами, страну, вроде Австралии, попал в неё, но оказалось, что это только видимость, а на самом деле вырисовываются черты какого-то жуткого подземного мира, в котором правят чудовища. И он попал в тотальную ловушку, из которой нет выхода.

Эта мысль была до такой степени невыносима, что он старался подавить её, думая о том, что, может быть, Рудольф неправ, что это просто какое-то преувеличение. И не надо делать выводов из его речей, достраивать неизбежное. Ведь не может же быть, чтобы реальная жизнь была до такой степени жестока, фактически кошмарна.

Лена реагировала на эту «встречу» более просто. Они шли по Пятой, любуясь небоскрёбами, водоворотом людей, магазинами.

— Это, конечно, провокация, — сказала она. — Типичная провокация. Не ломай себе голову, что это значит. Из всех ответов самый простой — самый верный. Молчи. Никак ни на что не реагируй. Прикинься эдаким дурачком, заоблачным интеллигентом, который не понимает, что творится кругом. Ни в коем случае не поддавайся на контакт. И, конечно, не будем говорить об этом в нашем номере.

— Хм, провокация. Но уж очень странно и страшно. Да и почему? С какой стати? Во-первых, что я за личность такая, чтобы устраивать какие-либо провокации? Ну понимаю, если б я был диссидент, политик, подозреваемый бог знает в чём, или ещё какая-нибудь знаменитость… Я же только начинаю здесь свой путь. А потом, уж очень как-то дико для провокации, необычно. У меня ощущение, что тут что-то не то.

— Говорю тебе: не ломай голову. Всё равно ничего не разгадаешь, — и Лена прижалась к нему. — Главное — молчать и молчать. О том, что внутри. Пока ведь ещё, слава богу, нет аппаратов, которые разгадывали бы мысли. В конце концов, здесь много хорошего…

После разговора с Леной Андрей ещё более уцепился за мысль, что всё это какое-то преувеличение и полуфантастика. Хотя какое-то страшное чувство реальности говорило в нём одновременно: ясно, что это так! Но он старался заглушить его. Лихорадочно принялся читать газеты. Смешно, но эта внутренняя истерия помогла добить английский. Бросился в библиотеки: к книгам, к книгам, к подтекстам, к намёкам. Нет, не всё так страшно. О да, конечно, всё страшно! Неужели мы погибли?!

К счастью для него, в это время — а уже прошло несколько месяцев со дня их приезда в Америку — произошли существенные сдвиги. В поисках интеллектуальных кругов Андрей обегал разные общества и университеты. Попал даже вместе с Леной на вечер к модной детской писательнице, куда было приглашено всего семь человек — в настоящую миллионерскую квартиру, о которой Лена подумала сначала, что это музей. Писательница к тому же интересовалась «духовным», и поэтому на этом вечере присутствовали два индуса. Они понравились Андрею и Лене больше всех, и им хотелось бы продолжить общение, но те уезжали в Индию.

Заглянул Андрей и в различные общества «духовного» плана. Но люди в них показались Андрею слишком ординарными, по крайней мере для таких обществ (он знал таких людей ещё по Москве, но те были слишком неординарны). Но зато эти американцы в таких обществах были весьма дружелюбны.

В университетах было более напряжённо и дифференцированно. Некоторые профессора поразили Андрея своим полным равнодушием не только к нему, но и ко всему. Другие — своими холодными глазами. Третьи были ничего, даже приглашали к себе. И вдруг — душа его даже вздрогнула — он увидел в маленьком кабинете на пятом этаже Нью-Йоркского университета человека, лицо которого как бы изнутри светилось неизъяснимым выражением доброты и любви.

— Кто это? — спросил он, поражённый, у своего знакомого американца, студента, русского по происхождению, который сопровождал его в этом походе в университет.

— О, это знаменитый писатель. Высокого класса. Его называют современным Торо. Он действительно один из лучших американских писателей на сегодняшний день. Очень глубокий.

— Я бы хотел с ним познакомиться.

— А почему нет? Попробуем. Я его студент. Он ведёт здесь «Основы литературного творчества» и английскую литературу. Но ты ведь сам писатель, да ещё и русский. Может быть, он заинтересуется.

— А как его зовут?

Студент назвал и добавил:

— Зови его просто Джим. У нас так принято. Здесь не Европа. Хотя он и шотландец по происхождению.

Они зашли в кабинет, где Андрей был удивлён живым интересом, который проявил к нему «современный Торо».

— У вас есть переводы ваших рассказов на английский? — спросил Джим.

…Встретиться договорились здесь же, в этом кабинете. Переводы у Андрея уже были — первые переводы, сделанные его другом Риви, тем самым переводчиком русской литературы, которого он встретил на своём первом вечере в ПЕН-клубе. С этим Риви у всех — и у Андрея, и у Генриха, и у Игоря — сложились довольно тёплые отношения. Он любил порассказать о своих встречах с самим Беккетом в Ирландии (кстати, у Андрея и Лены друзья были почему-то в основном кельтского происхождения). Риви — искусства ради — перевёл три рассказа Андрея. И потом они за это выпили.

Тексты были принесены Джиму. Он попросил зайти через несколько дней. Но позвонил сам, в гостиницу — Круговы всё ещё жили там.

— Это