– Конечно.

Это было не только ново, это было неодолимо, и Гидеон не мог с этим ничего поделать. Не раздумывая, он отставил стакан. Схватил незнакомку в объятия и поцеловал. Он думал, что это будет быстрый легкий поцелуй, своеобразная благодарность за озорную шутку, но вместо этого погрузился в неожиданные глубины. У нее был удивительно сладкий и невинный вкус, но она не удержалась от инстинктивного ответа. Совсем не аскетка, подумал он весело и продолжил поцелуй.

Она дурманила ему голову. Он позволил инстинкту руководить собой и сильнее прижал ее к себе, наслаждаясь изгибами ее тела. Ее скованность постепенно прошла, и, когда он почувствовал ее первый неуверенный ответ, его охватил собственнический инстинкт.

Шум за дверью привел его в себя. Гидеон неохотно отпустил девушку, она отпрянула. Вскинув на него глаза и моргая, девушка выглядела просто прелестно и восхитительно. У него возникло большое искушение поцеловать ее снова.

В ее взгляде сквозили неодобрение и настороженность.

– Вам не следовало этого делать.

– Если вы будете так на меня смотреть, я сделаю это снова, – тут же ответил он.

– Вы не посмеете! – с вызовом посмотрела на него Пруденс.

Он спрятал улыбку. Даже ее возмущение было притягательным. Победив желание снова поцеловать ее, он взял бокал и сделал глоток бренди. Дверь с грохотом распахнулась. Пруденс подпрыгнула и схватила Гидеона за руку. Он не сомневался, что она сделала это бессознательно.

– Боже милостивый! – Изысканно одетый пожилой человек замер на пороге, оцепенело глядя на них. – Пруденс! Как ты здесь оказалась?

Несомненно, Это дядя Освальд. Гидеон неторопливо допил бренди, прекрасно сознавая, что пожилой джентльмен сопит и фыркает от возмущения, но, подчиняясь правилам приличия, вынужден ждать, пока хозяин заметит его присутствие. Гидеон позволил себе немного затянуть это ожидание. Мисс Мерридью все еще цеплялась за его руку – бессознательно, предполагал он, хотя не был в этом уверен. Он ждал, когда дядя Освальд заметит ее жест. Это не заняло много времени.

– Какое бесстыдство! – Лицо пожилого джентльмена потемнело, белые брови сердито сошлись на переносице.

Не упуская подвернувшейся возможности, Гидеон обнял Пруденс за талию. Восхитительная талия, решил он, такая соблазнительная, с влекущими изгибами вверху и внизу. Пруденс застыла под его рукой.

– Не смейте прикасаться к моей внучатой племяннице, вы, небритый нахал! – взревел дядя Освальд.

Небритый нахал, не обращая на него внимания, крепче обнял Пруденс за талию и искоса бросил на нее озорной взгляд. Дядя Освальд злобно заворчал, словно рассерженный индюк. Вспыхнув, Пруденс высвободилась из объятий Гидеона и, запинаясь, представила:

– Дядя Освальд, рада представить тебе герцога Динзтейбла. – Она бросила на Гидеона угрожающий взгляд. – Ваша светлость, это мой двоюродный дедушка Освальд Мерридью.

Оставив манеры низкого соблазнителя, Гидеон учтиво поклонился:

– Ваш покорный слуга, сэр Освальд.

– Вы... Ваша светлость... – нечленораздельно пролепетал дядя Освальд. – Значит, это правда. Но... вы определенно не можете быть тем негодяем, который сбил мою племянницу с истинного пути!

– Увы, это я, – смиренно произнес Гидеон. – Вы думаете, я затеял недоброе? Мне это в голову никогда не приходило. «Негодяй» – это уж слишком сильно сказано. Плут, даже бездельник, это я еще могу принять, не говоря уже о небритом нахале, поскольку меня всю ночь не было дома. – Он удрученно провел рукой по покрытой щетиной щеке. – Но негодяй? Определенно нет!

В ответ на эту откровенную провокацию дядя Освальд снова заворчал:

– Какого дьявола моя внучатая племянница метит на вас, сэр?

Почувствовав, что мисс Мерридью затаила дыхание, Гидеон заколебался, потом бросил на нее томный взгляд.

– Не могу сказать, – честно ответил он.

В конце концов, он ничего не знал о ней, кроме того, что ее губы слаще меда. Услышав, что у нее вырвался вздох облегчения, он улыбнулся. Неужели девушка думала, что он ее выдаст? Давно он так не развлекался.

– Вы отрицаете, что силой вырвали у нее обещание?

– Я мог бы это отрицать, но боюсь, вы мне не поверите, – печально вздохнул он.

– Позор! Особенно для человека вашего положения. Вы должны были знать, что девушка слишком юна, чтобы давать подобные клятвы втайне от своего опекуна!

Гидеон взглянул на Пруденс и пожал плечами.

– Мне она не кажется слишком юной.

– Черт побери! Шестнадцать лет – более чем юный возраст!

Гидеон изумленно посмотрел на Пруденс.

– Не может быть, что только шестнадцать! Поверить не могу. Вы выглядите... э-э... более взрослой. – Он окинул взглядом изгибы фигуры, свидетельствующие о зрелости.

– Не увиливайте, молодой человек! Я говорю о том, что произошло четыре с половиной года назад, и вы это прекрасно знаете!

– Четыре с половиной года назад? – беспомощно повторил Гидеон.

Пруденс, заметив заминку, бросилась ему на выручку:

– Конечно, когда мы обручились. Ты должен знать, что в то время мне было шестнадцать.

– Должен? – Он усмехнулся. – Откуда?

– Мы это обсуждали. – Она вновь обрела самообладание. – Ты забыл.

– Должно быть, я тогда думал о другом, – согласился он и мягко добавил: – Так, значит, сейчас тебе... четыре с половиной и шестнадцать... больше двадцати? Опасный возраст. Неудивительно, что дядя Освальд отчаянно стремится пристроить тебя. Ты почти на грани.

Она, прищурившись, посмотрела на него и сжала руки в кулаки, борясь с желанием надрать ему уши. Она просто восхитительна, решил довольный собой Гидеон.

– Но вы, герцог! – гремел дядя Освальд. – Почему вы ждали четыре года, если так хотели девушку?

– Действительно, почему? – Гидеон снова наполнил бокал. – Не желаете выпить, сэр Освальд?

– Травить себя бренди? В столь ранний час? Позор! – Сэр Освальд побагровел.

– Да, мисс Мерридью меня предупреждала. Тогда, может быть, чаю? – Он указал рукой на столик. – Я велю подать свежий.

Сэр Освальд с видимым трудом справился со своим гневом и голосом.

– Нет. Никаких напитков, спасибо. Я пытаюсь понять, – сказал он, – почему нужны были эти тайны, к чему было ходить вокруг да около?

Гидеон поднял брови.

– Разве я ходил вокруг да около? – с опаской спросил он Пруденс. – С моей стороны это большая странность.

Хоть Пруденс и напустила на себя строгий вид, играющие на щеках ямочки выдали ее. Она была обворожительна, разрываясь между озорством и возмущением.